Стеклянная клетка - [23]

Дезике была зловредной и самонадеянной по характеру, да к тому же мерзкой по внешнему виду псиной. Кривые передние лапы ее ввиду преклонного возраста еще более покривились, их уродовали мозоли и шишки; из глаз таксы сочилась мутная жидкость, морда седела; на животе, задевая асфальт, болтались, словно странного вида пустые мешочки, дряблые сосцы. Когда Кашпарек двинулся с ней в путь, она поначалу тащила его за собой, будто опаздывала куда-то; потом резко сбавила ход, еле-еле передвигая ноги, и вдобавок бросалась то влево, то вправо, обнюхивала всякую дрянь, пыталась войти в каждую подворотню. Сначала Кашпарек воспринимал эти штучки с поистине ангельским терпением, не без основания полагая, что собака за свой характер не отвечает: такой уж ее воспитали; известное дело — каков поп, таков и приход. Однако в конце концов фокусы Дези ему надоели, и он взял ее на короткий поводок. Тогда такса просто легла на землю.

— Вот что я тебе скажу, барышня, — наклонился к ней Кашпарек. — Ты мне эти шуточки брось, а то пожалеешь! Не будешь вести себя как полагается, так я тебя быстро возьму в оборот, ты у меня узнаешь, где раки зимуют!

Кашпарек не без оснований считал, что сумеет научить Дези хорошим манерам. Как-никак его раннее детство, давным-давно утонувшее во мгле прошлых лет, проходило в деревне, и у них во дворе, как уж водится, всегда бегала какая-нибудь собака. Подростком же он служил в барском имении младшим конюхом, где постоянно имел дело с лошадьми и с охотничьими собаками; попав на действительную, он, как бывший конюх, определен был в артиллерию, к лошадям, а к концу войны, поднявшись после ранения, пошел в конский госпиталь, санитаром. Словом, с животными обращаться он за долгую свою жизнь научился. Сейчас, присев возле Дезике, он погрозил ей пальцем; такса заворчала и попыталась схватить палец, мелькающий перед глазами, на что Кашпарек ответил ей молниеносной оплеухой. Дези была несказанно этим удивлена; Кашпарек же, не дожидаясь, пока она очухается и снова предпримет агрессивные действия, крепко взял ее за загривок, не давая ни двигаться, ни кусаться. Такса рычала, скулила, крутила задом, пятилась, чтобы высвободиться из уверенных пальцев Кашпарека, но все было бесполезно. Он спокойно держал ее; когда Дези наконец поняла, что Кашпарек сильнее, и перестала вырываться, он, легонько тиская и поглаживая ее за ушами, заговорил: «Такая старая грымза, двенадцать лет на свете живешь, ей-богу, могла бы уже научиться ходить на поводке, да и не верю я, что ты не умеешь. А пока ты на поводке, ты пойдешь туда, куда я тебя поведу, иначе получишь такую оплеуху, что искры из глаз посыплются». Дезике, исподлобья поглядывая на Кашпарека, кисло моргала слезящимися глазами и ничего не отвечала. Она была оскорблена до глубины души.

Они двинулись дальше; такса покорно трусила рядом с Кашпареком до самого пустыря, где старик спустил ее с поводка. Отойдя на почтительное расстояние, она принялась неторопливо обследовать лезущие из согревающейся земли пучки бледной весенней травы, время от времени, как и положено, справляя нужду. Кашпарек мирно брел вдоль насыпи, помахивая зажатым в руке поводком и наслаждаясь весенним воздухом; наконец, решив, что проделанного моциона для старушки вполне достаточно, он свистнул и остановился. Однако Дезике притворилась глухой и, даже дряблым ухом не пошевелив, как ни в чем не бывало продолжала свой путь. Кашпарек задумался, оценивая расстояние и прикидывая, догонит ли он ее и стоит ли вообще бежать: кривые, короткие лапы едва ли смогут далеко унести их высокородие, однако ведь и Кашпарек уже не мальчишка, зазорно ему, в его годы, носиться за жирной тварью. Он принял иное решение. «Слышь-ка, Дези, или как там тебя: пошли домой, а не то брошу тебя ко всем чертям и уйду!» — крикнул он вслед таксе; но глухота, по всему судя, совсем завладела собакой; можно было даже подумать, что ее позвали в противоположную сторону. Тогда Кашпарек повернулся и неторопливо зашагал прочь. Таксу несколько удивила наступившая тишина, она оглянулась и, видя, что старик удаляется, встала. Оглянулся и Кашпарек: две-три минуты они смотрели друг на друга, но Дези не двигалась. Кашпарек, решив продолжать свою тактику, пошел дальше, надеясь, что чертова животина все же одумается. Расстояние между ними росло; казалось уже, Кашпарек потерпел полное поражение, и тут в отдалении появился легавый кобель. Заметив Дезике, он замер как вкопанный, словно на стойке, принюхался — и вдруг, сорвавшись с места, понесся к таксе. Та заворчала, попятилась, но кобель и не думал отступать, он скакал вокруг Дези как сумасшедший, большие его уши взлетали и падали (чего распрыгался, дурень, бормотал Кашпарек, не мог покрасивше кого найти, чем это чучело); такса, визгливо тявкая, вертелась, стараясь как-нибудь оказаться поближе к Кашпареку. Наконец ее нервы не выдержали, и она, не глядя ни вправо, ни влево, изо всех силенок побежала к Кашпареку: только здесь она могла надеяться на защиту. Легавый скакал то сзади, то спереди, однако Дезике стремилась только вперед, будто ее на веревке тянули. Добравшись до старика, она прижалась к его ногам; кобель же обнюхал передник Кашпарека, его башмаки — и в знак дружелюбия поднял морду: на, мол, валяй гладь.