Стекло - [37]

И вдруг вдалеке Лелекай увидел фигуру. Она приближалась довольно быстро, и мальчик понял, что человек не идёт, а едет на санях прямо по мху. В его деревне так не умели. Лелекай встал и замахал руками над головой – он очень надеялся, что человек его заметит и спасёт. В его голове роились мысли – что он скажет отцу, когда вернётся, как оправдает свою глупость. Впервые в жизни он допустил мысль, что можно чуть-чуть приукрасить правду – не соврать, а умолчать, замять, уйти от ответа.

Человек изменил направление движения и поехал к Лелекаю. Через несколько минут он остановился рядом. Выглядел человек странно – маленький, без волос на лице и даже без бровей, одетый в разноцветные одежды, больше похожие на женский праздничный костюм, чем на кухлянку. В его сани были впряжены собаки, но какие-то непонятные, неизвестных Лелекаю пород, причём все разные – мелкие и большие, пушистые и почти лысые, со стоячими и вислыми ушами.

Некоторое время человек стоял на санях и смотрел на Лелекая, а потом сказал: «Ну что, дружок, поедем?» «Куда?» – спросил Лелекай. «Отогреешься, отдохнёшь, – ответил человек, – а потом я тебя домой отвезу». «А… вы знаете, где мой дом?» «Знаю». «Что ж сразу туда не поедем?» «А мой-то по дороге. Глупо ехать, ехать и мимо проехать. Залезай».

Человек казался дружелюбным, и Лелекай забрался на сани. Возничий подстегнул собак, и сани двинулись по мху. Лелекай поражался тому, как мягко они скользят по неровной поверхности, по провалам и подъёмам, как незаметно подминают под себя редкие плотные кустики. Человек знай себе правил, а вокруг расстилалась сендуха.

Так ехали они около получаса, и наконец человек сказал: «Ну вот и мой дом».

Они остановились возле большой расписной яранги – на удивление аккуратной и чистой, покрытой слоями шкур, тканей и кож, образующих лоскутный, но поразительно правильный, точно он был нарисован прежде, чем изготовлен, узор. Лелекай спустился с саней и огляделся. Пейзаж вокруг ничем не отличался от того, что он видел полчаса назад – бесконечная равнина, никаких ориентиров. «Сейчас, сейчас, – сказал человек, – бульончику выпьешь, согреешься, отдохнёшь, и дальше поедем». Лелекай не посмел перечить, хотя ему казалось, что проще сразу отвезти его в стан, тем более человек знал, где тот находится.

В яранге было тепло и даже душно, горели плошки с вонючим жиром, а над очагом медленно подогревался большой котёл с наваристым бульоном. Сперва Лелекаю показалось, что в яранге никого нет, но затем из тёмных уголков почти одновременно появились четыре женщины – старая, средняя, молодая и совсем юная. Человек вошёл следом и сказал: «Это мой друг, Лелекай, любите, жалуйте, напоите, накормите, спать уложите». Лелекай хотел возразить, что спать он не хочет, но потом понял, что на самом деле ужасно хочет – даже больше, чем вернуться в родной стан. Женщины не сказали ни слова, но сразу же начали хлопотать вокруг Лелекая, подстилать ему тюфяки, подкладывать подушки, пододвигать к огню. Одна подала ему миску с опанэ, другая – доску со строганиной, третья начала стягивать с него сапоги, четвёртая – кафтан и рубаху. Пока он ел, его растирали и согревали, и Лелекай так разомлел, что не заметил, как уснул.

Спал он долго, даром что страшно устал и перестал понимать, где ночь, а где день, тем более они были похожи, как близнецы-братья. Когда он проснулся, в яранге было темно и тепло, а в его иоронге и даже ещё ближе, в его спальном мешке, рядом, прижавшись к нему всем телом, лежала самая юная из жён человека. Лелекай отстранился, но она подвинулась к нему, а дальше и отстраняться было некуда – спальный мешок был не такой и широкий. Естество Лелекая взволновалось, но ему было стыдно сразу по двум причинам. Во-первых, девушка была чужой женой, а во-вторых, в стане его ждала Тиныл, самая красивая девушка из всех, кого он когда-либо видел. Тиныл должна была стать его женой – Гыргол договорился об этом с её отцом, Имрыном, и сама Тиныл пришлась по сердцу Лелекаю, и он ей тоже приглянулся. Если же сейчас Лелекай отдастся страсти, забудет на время Тиныл, то не сможет потом смотреть ей в глаза, не сможет стать её мужем, не сможет видеть её без укола в сердце.

«Как тебя зовут?» – спросил он девушку, лежащую рядом с ним. «Окко-Эн», – ответила девушка. «Почему ты делаешь это, Окко-Эн?» – спросил он. «Ты наш гость, а кто приходит в гости к Хозяину, должен быть и накормлен, и согрет, и ублажён». «Хозяин – твой муж?» На этот вопрос она не ответила и вообще ни на какие вопросы о человеке не отвечала, точно разговоры о нём были под запретом. Тем не менее Лелекай спрашивал и спрашивал, говорил и говорил, и выяснил, что ей тринадцать лет, и что ещё год назад она жила с отцом и матерью в стане – не в его стане, а в другом, – но потом ушла из стана и стала жить с Хозяином, а почему и отчего – этого Лелекай от неё не добился.

Тем временем наступило утро. Окко-Эн первой выбралась из иоронги и исчезла. Когда поднялся Лелекай, в яранге уже пахло едой, которую готовила самая старая жена Хозяина. Лелекай спросил: «А когда Хозяин вернётся?» «Не знаю, – ответила старшая жена, – иногда он уезжает на пару часов, иногда на пару месяцев и никогда не говорит, сколько его не будет». «Он обещал отвезти меня в мой стан». «Если обещал, значит, отвезёт, он слово держит». Лелекай немного успокоился.