Стазис - [8]

Ты иногда проходишь мимо нашего дома? Скажи, тополь все еще там? Колокольчик звенит, когда дует ветер?

Просто я больше ничего не слышу. Может быть, это точка безумия, может быть, это совесть моя.

Просто иногда мне кажется, что теперь там растет осина.

4 Крувим

В детстве над Крувимом постоянно смеялись или издевались. Причин тому было несколько.

Во-первых, у него отчаянно невнятная дикция. Слишком неразборчивая дикция даже для малого пацана. Лавочники, к которым мама посылала его за молоком и тушенкой, громко ругались и посылали по матери.

– Вынь хрен изо рта и скажи нормально, – говорил один лавочник.

– Он небось сахар просит, – говорил другой с жалостью. – Слышишь – ёнка, да ёнка.

Они не понимали, что бормочет маленький тощий заморыш, вместо молока отпускали масло, а вместо тушенки – жженку, жженый сахар, который давали сосать от кашля и просто так вместо конфет. Иногда Крувим все-таки добивался нужных продуктов, отчаянно мыча и жестикулируя. Но иногда стеснялся и боялся настаивать, смирялся, и тогда они с мамой три дня подряд сосали жженку. Мама не ругалась. Если удавалось добыть писчей бумаги, то мама писала заказ на ней. Крувим просто молча отдавал лавочникам записку. Но он любил рисовать зверей и деревья, так что бумаги постоянно не хватало.

Во-вторых, не повезло с именем.

Крувим – это даже не имя, а дрянь какая-то. Мама называла сына «херувимчик». Долго Крувим думал, что это и есть его имя. Другие дети спрашивали, как его зовут. Крувим отвечал: «Херовинтик». Этим он определил свое прозвище вплоть до совершеннолетия.

Еще он был маленького роста, чем заслужил к прозвищу вторую часть – Половинтик. Херовинтик-Половинтик. В общем, даже мило, хотя и не спасало. Крувим все равно ночами мечтал взять всех этих лавочников, злых детей, связать нога к ноге и выбросить в реку. Он бы обязательно так сделал, будь большим и сильным.

Учитель Радислав Владимирович единственный кроме мамы жалел Крувима. Он гладил бороду, задумчиво тер подслеповатые глаза, глядя на него. Однажды сказал:

– Ты чего-то рассказываешь, а чего – вообще не понять ни разу.

– Я знаю, – угрюмо ответил Крувим.

– Щас, погоди секунду, – сказал учитель и медленно, с кряхтением пошел в заднюю комнату.

Детей он учил прямо во дворе собственного дома. Специально для этого врыл несколько столов и скамеек. Местные мамы нарадоваться не могли на Радислава Владимировича. Он занимал детей на треть дня и платы не требовал. Жил неплохо при этом, благодарные родители сами несли еду и одежду. Не все, но те, кто имел возможность.

– Ты же музыку любишь слушать, Крувим? – спросил вернувшийся учитель.

Он что-то прятал за спиной.

– Люблю, – сказал Крувим.

Он поглядывал на учителя настороженно.

– На-ка вот, держи, – сказал Радислав Владимирович и показал гитару. – В библиотеке самоучитель есть, возьмешь потом. Ты, Крувим, раз говоришь не очень, ты петь попробуй. Под гитару петь – это самое оно! Все девки дают.

– Правда? – спросил Крувим.

Для любого пацана в шестнадцать лет вопрос давания девок представляется исключительно значимым. Даже для низов юношеской социальной иерархии. Крувим не был исключением.

– Иногда правда дают, – ответил старик, подумав. – Есть такое мнение, что в человеке два голоса. Одним он говорит, а другим поет. Вот ты записи крутишь музыкантов этих ваших – у них там один голос, и тот говно, извини уж. А вот если послушаешь из архива радио, где они нормально говорят, – там уже голос и другой. Может, тебе надо вот этим, которым поют, голосом общаться. А там, глядишь, и язык на место встанет.

Крувим поблагодарил Радислава Владимировича. Тот отмахнулся и ушел в мастерскую собирать потешный флот для первого класса.

Через два дня в город вломилась стая диких эмиссаров. Проморгал дозорный. Дом учителя стоял на самой околице, у периметра. Эмиссаров отогнали солдаты, была для этого в городе рота клановых бойцов, да и местные мужики шиты не лыком. Но Радислав Владимирович пропал, и с тех пор его никто не видел.

Крувим начал петь. Он посвящал гитаре и вокалу все свободное от работы время. Даже на ночных вахтах у периметра он потихоньку бренчал. Прошел год, прежде чем Крувим решился запеть на людях.

Были шумные и две бочки яблочной браги. Батя именинницы, офицер клана, привез несколько блоков сигарет из командировки. Наверняка он обреченно понимал, что во время следующей отлучки друзья и подруги дочки выкурят все к чертовой матери. Так оно и случилось. В общем, Крувим пришел на день рождения неприглашенным и с гитарой. Он решил своей игрой завоевать немного уважения и внимания. В частности, внимания одной особы с темно-русой косой до лопаток и васильковыми глазами.

Крувим долго думал и придумал План.

В нужный момент, когда гости дошли до определенной кондиции, Крувим выполз со своей гитарой из сарая двора. В нем он спрятался заранее, чтобы появиться в середине гулянки как бы невзначай, словно стоял тут все время.

Это была первая часть его Плана. Она удалась, хоть и не без огрехов. Здоровенный Веталь, сын мельника, заметил тощую фигурку с чехлом. Присмотрелся, не переставая пыхать отцовскими казенными сигаретами. Узнал. Заорал: