Стая Тамерлана - [12]

Воинскую службу Гридин-младший провел на Дальнем Востоке. Брат постарался отправить его подальше, на что были свои причины. Тянул солдатскую, а потом сержантскую лямку в основном на далеких точках, откуда в увольнение можно было ходить только разве что к лосихам. Парень он был спортивный, своего увлечения единоборствами не оставлял, а спиртное не очень увлекало его. Потому он не спился и не дал себя сломать не знающему пощады неуставному молоху Вооруженных сил. В тяжелые минуты Гридина спасала мысль, — а каково ребятам на зоне? Там еще труднее, но сильные всегда остаются людьми. Его независимость и способность постоять за себя уважали, зря не лезли.

И вот теперь, вернувшись на волю, Ленька давал выход своим, накопившимся за два нелегких года, мечтаниям. Они были непритязательны: купить машину, приодеться и вытравить из себя всю казенщину. Еще при этом беспрерывно купаться в головокружащих волнах женской ласки.

Все это он получил быстро и был по-настоящему счастлив. На вопрос брата о планах на дальнейшую жизнь, казавшейся ему сейчас бесконечной и исключительно радужной, молодой Гридин лишь отмахнулся — дескать, там видно будет. К учебе возвращаться ему тоже не хотелось, хотя брат мог бы устроить восстановление даже не с самого начала учебного года. «Этот год до следующей осени я отдохну», — твердо заявил он дома. Мать сетовала на то, что почти не видит долгожданного сыночка. Отец, как ни странно, проявил больше понимания. Может быть, еще помнил молодость.

Пользуясь относительным затишьем в делах, приятные во всех отношениях Ленькины приключения с энтузиазмом разделял Женя Махонин. Разница в возрасте никоим образом не давала о себе знать. Гридин со щедростью загулявшего купца норовил оплачивать совместные расходы. Старший друг посмеивался и периодически позволял это делать. Приятели регулярно посещали рестораны, пивные, гоняли по городу на тачках, а ночевать отправлялись на махонинскую дачу. Через день услужливый ветеран Лукич истапливал баньку и получал свою дозу лекарства. Единственное, на чем Женьчик настоял, — чтобы дамы привлекались тоже через день, а потом и через два.

— Иначе от тебя скоро кроме ушей, красных глаз и распухшей синей елды между ними совсем ничего не останется, — нравоучительно заметил он Леньке в ответ на его возмущение.

Вспоминая потом эти деньки, Ленька Гридин небезосновательно относил их к лучшему периоду в своей жизни.

* * *

Людям экстремальных профессий год засчитывается за два или даже за три. Это цена лишений, претерпеваемых на нелегком поприще. Для собак время движется еще быстрее — год идет за шесть. Такова собачья жизнь. Дарган старел. Его белая шерсть свалялась и приобрела сивый оттенок. Сначала ему стало тяжело сопровождать Тамерлана в дальних прогулках, потом он перестал выходить за пределы двора. Стареющий кобель забирался в тень и пролеживал там целыми днями. В слезных дорожках скапливались обильные гнойные корки, и мальчик несколько раз в день сковыривал их пальцами. Нерастраченная нежность, копившаяся в нем годами, окутывала дряхлеющее животное, но никаких плодов не приносила. Тамерлан носил Даргану воду и пытался кормить его. Но ел тот совсем мало, даже разбитые в миску свежие яйца, — яйца! Он лишь пробовал кончиком языка и отворачивался. И Крысенок, издавая странные горловые звуки, сам был вынужден поглощать деликатес.

А однажды у пса отнялись задние ноги. Несколько дней он упрямо пытался волочить непослушное тело, словно желая преодолеть постигшую его слабость, затем смирился и тихо лежал у тыльной стены дома. Тамерлан, будто возвращая долг четвероногому другу, несколько раз пытался приподнять его, но когда-то мускулистое тело лишь проминалось под слабыми руками мальчишки.

Угасающий пес не скулил, он молча ловил пристальным, временами туманящимся взглядом глаза Тамерлана. Упрямо не отводил взора. Точно хотел что-то передать ему без посредничества звуков и жестов, а самым надежным способом — из мысли в мысль. И, очевидно, передал.

Однажды вечером мальчик зашел на кухню и взял со стола большой разделочный нож с утончившимся и почерневшим от времени лезвием. Самый острый в доме нож. Мать, привыкшая не противоречить младшему, только проводила его взглядом.

Тамерлан положил тяжелую голову Даргана на колени, заглянул ему в глаза, сверяясь — правильно ли он понял воспринятую им из мысли в мысль последнюю волю друга, и сильно провел лезвием по горлу. Потом долго сидел в красной луже, глядя, как впитывается кровь в буроватую землю, как запекается и темнеет она на белых шерстинках.

* * *

Из мальчика вырос мелкий кривобокий юноша, не способный выполнять мужскую работу и едва умеющий нацарапать свое имя. Косноязычный, а потому молчаливый, почти немой. На что он еще мог рассчитывать со стороны подобных себе, кроме унизительной жалости или откровенного презрения? Два старших брата и одна из сестер покинули дом, жить стало чуть легче, однако новую собаку заводить не стали. Кому она нужна? Пасти особо некого, разве что кур. Охранять тоже нечего.

Оставшись в одиночестве, а люди никогда не были членами его общества, Тамерлан не изменил своим привычкам. Он по-прежнему совершал дальние бессмысленные прогулки и подолгу просиживал на кургане вблизи райцентра. Его никогда не тянуло в поселок, он смотрел на него с тем же равнодушием, как и на окружающую степь.