Стая - [29]

— Ну что, граждане алкоголики, тунеядцы, хулиганы, кто хочет поработать? — с иронией спросил Николай Иванович, цитируя строчку из одной известной советской комедии. Он обвел взглядом мрачные лица подростков и, усмехнувшись, продолжил. — Сегодня пойдем мыть соседний подъезд. Одна женщина пожаловалась, что бомжи устроили там притон и общественный туалет одновременно, поэтому нам предстоит провести генеральную уборку. Хлорка и резиновые перчатки в вашем распоряжении.

— А что мы нанимались постоянно драить их подъезды? — раздраженно поинтересовался Олег, зло посмотрев на Прапорщика. — Пусть отремонтируют кодовый замок, раз их так задолбали бомжи, а я не собираюсь каждый месяц убирать чей-то свинарник.

— Так нечестно, Николай Иванович, — немедленно подхватила Милана. На ее красивом лице появилась обиженная гримаска. — Раз в жизни выдался хороший день, можно мы просто погуляем?

— Не можно! — грубоватым тоном ответил Прапорщик. — Будете мыть подъезды до тех пор, пока не поумнеете. Я в армии постоянно драил унитазы, и ничего, не развалился. Вам тоже полезно потрудиться. Заодно подумаете над своим поведением. А те, кто «не собираются» убирать чьи-то свинарники, вообще никуда не выйдут за пределы интерната до совершеннолетия. Вы заслужили наказание, так что берите ведра, тряпки и вперед!

— Вообще-то это называется эксплуатацией детского труда, — заныла Алина. — Николай Иванович, можно мы что-то другое сделаем? Пусть мальчишки моют. Девочки вообще не причем!

— То есть для того, чтобы пить, курить и обжиматься по углам вы достаточно взрослые, а как убраться в подъезде — так сразу эксплуатация детского труда? — усмехнулся Прапорщик. — Если вам станет от этого легче, то это называется наказанием общественными работами. Поэтому дружно закрываем рты и делаем то, что я вам говорю. Вперед!

— Не буду я! — посыпалось со всех сторон, однако уже спустя двадцать минут все возможные виновники уже бодро шагали, вооруженные ведрами и швабрами в сторону соседнего дома. Прапорщик умел убеждать, постоянно приводя в пример одного парня, который действительно почти три года не покидал интернат только потому, что постоянно качал права. Все экскурсии по городу и музеям, а также прогулки и поездки за пределы Петербурга проходили мимо него до тех пор, пока парень не сдался и не заключил с Прапорщиком перемирие.

Несмотря на то, что мужчина говорил только об одном подъезде, на деле пришлось отдраить все три, поэтому работа закончилась только через два часа. Злые и уставшие, подростки материли Николая Ивановича на чем свет стоит, в то время как воспитатель беспрерывно перемещался из подъезда в подъезд и с этажа на этаж, наблюдая за процессом работы. Кто-то из девочек, в том числе Милана, первое время пытались задобрить мужчину очаровательными улыбками и комплиментами, но с тем же успехом можно было дуть на камень, ожидая, когда он треснет. Николай Иванович лишь посмеивался и раз за разом отправлял девочек переделывать некачественную работу. Самое обидное, что среди наказанных не было отстоев, на которых можно было спихнуть всю работу, поэтому "элите" пришлось собственноручно орудовать тряпками.

Закончив со своим участком, Катя собиралась уже выйти из подъезда, как внезапно сверху на нее обрушился поток холодной воды. По лицу стекали капли, одежда мерзко прилипла к телу, и на белой майке появились грязные разводы. Затем до Кати донесся веселый смех Миланы, Алины и Иры, но, когда девушка подняла голову, наверху никого уже не было. Чувствуя отвращение, обиду и бессильную злость, Катя стремительно выбежала из подъезда и, не отвечая на вопросы Прапорщика, бросилась в сторону интерната. Сейчас ей хотелось как можно скорее снять с себя грязную одежду и встать под душ.

— Что случилось, Кать? — услышала она обеспокоенный голос Цербера, который как раз возвращался на свой пост с очередной чашкой черного кофе.

Джоконда не ответила. Она проскочила мимо мужчины, низко опустив голову, словно не желала, чтобы он видел ее лицо. Сторож проводил ее взглядом, заметно помрачнев. В последнее время этой девушке уж больно часто доставалось от ее сверстников.

Михаил Юрьевич опустился на стул и задумчиво отхлебнул кофе. В прошлый раз он сам позволил Кате не заходить в интернат до полуночи, и все это время девушка сидела на улице под деревом. Затем Наталья Михайловна рассказала ему, как Катя приходила к ней за спиртом, чтобы оттереть с лица оскорбительную надпись. Позже Марья Филипповна вскользь упомянула, что кто-то вывесил все рисунки Кати в коридоре, и, хотя ее голос звучал радостно, мужчина усомнился, что эта «выставка» могла означать что-то хорошее. А сейчас Катя явилась после уборки, будучи насквозь мокрой. Девушка едва сдерживала слезы, и Михаил Юрьевич решил, что пора заканчивать с этим.

Стукачей здесь не жаловали, поэтому Катя никогда в жизни не сознается, кто ее обижает, и выпытывать у нее имена не имело смысла. К тому же, вероятнее всего, после наказания виновники еще больше озлобятся, и тогда жизнь девушки превратится в ад. Михаил Юрьевич не раз сталкивался с тем, как местная "элита" травит отстоев, и прекрасно знал здешние повадки. Не трогают только тех, кто находится под крылом таких, как Марат, Виктор, Олег или Милана. Прежде сторож не раз видел Катю рядом со здешней «королевой», но что-то в их отношениях испортилось.