Стая - [16]

Коняга щла вперед, дорога мягко обогнула городьбу, слилась с наезженным большим трактом, уползающим в настежь распахнутые ворота. Сбоку, чуть не спихнув телегу на обочину, протряслась на ухабах огромная повозка. В повозке сидели несколько мужиков с угрюмыми, темными от копоти лицами.

– Тьфу, идолы! – выругалась баба, выправила лошадь, посоветовала Айше: – Да ты полезай на телегу, девонька. В ногах правды нет. Я тебя у пристани ссажу – там ныне суетно, как на торжище. Может, там и брата встретишь, коли живой он. Вишь, даже кузнецы туда поехали – товар свой к князю повезли. Князь нынче среднего сынка Избора в урманские земли походом снаряжает. Воевода при нем пойдет, да Вадим Хоробый – лучший наш вой, собирается… М-мда…

Баба замолчала. Айша запрыгнула на телегу, подперла боком новую знакомицу, молвила:

– Благодарствую.

Телега вползла в ворота Альдоги, городище оглушило притку шумом и вонью.

На пристани никто не знал Сирота из Приболотья. Занятые своими делами вои неохотно оглядывали притку, отрицательно мотали головами. В толчее и гаме Айше было душно, словно в тесной клети. Хотелось света, воздуха, простора. Невольно вспоминалась родная Затонь – тихие ровные болотины, суровые одинокие осины, травные заросли у старого колодца… И запахи – чистые, свежие, совсем иные, чем здесь.

Солнце уже покатилось к лесу за Волховом, а народ на пристани не расходился. Были тут и вои в шеломах и нагрудных кольчугах, и торговцы, надеющиеся в суматохе подороже сбыть свой товар, и мужики – злые, уставшие, с мокрыми от пота спинами, и девки, выглядывающие в толпе воинов покраше, – как-никак лучшие женихи всегда в княжьей дружине.

Один раз Айша чуть не угодила под копыта чьей-то лошади, дважды упала на истертой до скользкой глины земле и еле выбралась из-под топающих и шаркающих людских ног. Обессилев, притка протолкалась в сторонку, к кустам, что росли вокруг пристани, села, привалившись спиной к тонким ненадежным веткам, согнула ноги в коленках, сунула под них купленную в рыбацком урочище суму, закрыла глаза. Далекие покрикивания мужиков, скрип сходен, плеск воды под мостками уже не пугали – втекали в уши однообразным гулом, укачивали. Айша зевнула, ткнулась подбородком в скрещенные на коленях руки.

– Айша?

Собственное имя, сказанное знакомым тонким голоском, вывело из забытья. Притка вскинулась, протерла глаза. Перед ней, босой и непривычно чистый, но такой же толстый и розовощекий, как раньше, стоял Гуннар. Улыбался во весь рот, мял босыми ногами глинистую землю.

– Чего сидишь? – поинтересовался он, склоняя лохматую голову к плечу. Поковырял в носу пальцем, добавил: – Глупая.

– Сам такой, – вежливо сообщила ему Айша. Хотела сказать холодно, с достоинством, вроде и сказала так, только не выдержала, протянула к глуздырю руки, обхватила детское тельце, прижала к себе.

– Ты чего? – возмутился Гуннар, Уперся в Айшину грудь обеими ладонями, принялся вырываться, смешно пихаясь коленками и оттопыривая зад. – Пусти!

Притка отпустила. Первым делом Гуннар быстро огляделся – не видел ли кто, как его, будто маленького, тискала девчонка. Потом одернул задравшуюся рубашку, грозно наморщил лоб:

– Дура!

– Верно, – согласилась Айша. Улыбнулась, глядя на красное лицо мальчишки, поинтересовалась: – Ты-то откуда здесь?

– Мамка послала. – Похоже, Гуннар все-таки был рад ее видеть – сменил гнев на милость, присел на корточки напротив, закрыв подолом длинной рубахи голые коленки. Без дела он сидеть не мог – протянул руку, отломил тонкую веточку с куста, принялся ковыряться ею в земле под ногами.

– Ко мне? – удивилась Айша.

– Дура, – не оставляя начатого дела, откликнулся глуздырь. – К отцу. Чтоб домой шел. Я позвал. Теперь так просто хожу…

– Так вы в городище стоите?

– Где ж еще? – Гуннару нравилось быть умным и всезнающим. Еще нравилось, что веточка глубоко вскапывала землю, отковыривала целые пластины и не ломалась. Он даже запыхтел от удовольствия, – В большой избе. А когда Бьерн уйдет, мы будем жить в княжьей избе.

Палочка глубоко воткнулась в землю, хрустнула, сломалась. Гуннар тут же отбросил ее в сторону, потянулся за следующей.

– Куда Бьерн уйдет? – Айша сама отломила ему сучок, сунула в маленькую ладошку.

– К урманам.

Баба, встреченная приткой у альдожских стен, тоже говорила про урман. Мол, в их далекие земли собираются и средний сын Гостомысла Избор, и какой-то воевода.. .

– Вона его снеккар[60] стоит, – Гуннар указал подаренным сучком на большой корабль, стоящий у самого края пристани. На изогнутом носу корабля красовалась деревянная змеиная морда, И сам корабль был похож на змею – длинный, узкий, черный.

– У него ж не было никакого снеккара, – Айша вспомнила Бьерна, его ровный голос, насмешливые глаза, кусок золотой гривны в распахнутом вороте рубахи. В груди что-то защекотало, стиснуло.

– Ему князь дал. Еще дал всякого оружия. И одежду. А потом отдаст дочку.

– Какую дочку? – не поняла Айша.

– Ту, которую Орм увез. – Гуннару надоели разговоры, он поднялся. – Бьерн за ней поедет… А завтра ты тут будешь сидеть?

– Не, я лучше с тобой пойду, – Айша тоже встала, забросила суму на плечо.