Ставка на темного зверя - [5]

– Кстати, – встрял Федосеев, – а вы знаете, что Хопер – самая чистая река Европы?

– Ну ладно, – сказал Иван Николаевич, пощипывая струны гитары, – я начну, а ты, Дима, подпевай.

Они начали петь неожиданно чистыми, высокими голосами. Песня была мне незнакома – ее аккорды вызывали одновременно и радость, и легкую печаль. Когда они закончили, я спросила:

– А чья это песня? Кто ее написал?

– Это, – сказал с гордостью Федосеев, – наш директор написал, сам!

Боже мой, какие таланты на селе пропадают – один сказки рассказывает, другой сочиняет и поет песни! Хотя почему пропадают – им здесь вовсе неплохо живется.

– Дима, – попросил Иван Николаевич, – давай я сыграю, а ты спляшешь?

Мне показалось, что после сытного ужина просить человека сплясать жестоко, но Федосеев не заставил себя уговаривать. Директор стал наяривать три известных народных аккорда, да так задорно, как будто у него в руках была балалайка, а не гитара. Дима стал ловко прихлопывать и притопывать. У него так хорошо получалось, что я бы сама пустилась в пляс, если бы не набитый желудок.

Все похлопали танцору, и Иван Николаевич заиграл какую-то грустную мелодию. Песня была о том, как солдат скучает на чужбине, – мне вдруг вспомнился родной дом, мой муж Володька. Интересно, как он сейчас там? Знаете, так бывает вечером, когда приезжаешь на новое место. День полон новых впечатлений, о доме даже не вспоминаешь. А когда смеркается, наваливается такая грусть, что хоть обратно беги. Но это ощущение вскоре проходит – человек привыкает жить на новом месте буквально за неделю. Интересно, а почему я не видела детей Крынина, ведь Федосеев говорил, что у него двое ребят?

– Их сегодня Дима к бабушке отвез, в Юрьево, – ответил Крынин на мой вопрос, – тут недалеко, на машине час езды.

– Дима везде поспел – и меня встретить, и детей отвезти, – удивилась я.

– Да, – согласился директор, – он меня выручает. Кабы не он – не знаю, что бы я делал.

Дима развел руками, всем своим видом показывая – смотрите, мол, какой я хороший. Этот человек мне на самом деле понравился – такой услужливый, приятный в общении. Только уж больно мягкий – слушается Ивана Николаевича, как новобранец генерала.

Внезапно со стороны далекого соснового бора послышался жуткий протяжный вой. Все вздрогнули – по спине пошли мурашки.

– Волк, – тихо сказала Оксана.

– Да нет, что вы, Оксана, это же собака! – возразил ей Федосеев. – Волков уже давно всех перебили.

– Собака в дальнем лесу? – усомнился Крынин. – Как она туда попала?

– Да запросто – одичала и убежала в лес. Я встречал таких на охоте.

– Я не слышала, чтобы собаки так выли, – Оксана зябко поежилась, – уж больно тоскливо.

– Да уж, – рассмеялся Федосеев, – я не думаю, что ей там весело. Вы бы тоже так завыли, Оксана, окажись вы одна в темном лесу.

– Ну тебя, Дима! – уже шутливо воскликнула женщина. – Вечно ты что-нибудь приплетешь.

– Не знаю, – задумчиво сказал Петя-бульдозерист, – волк это или собака, но со мной однажды приключилась такая история…

– Опять ты со своими страстями! – прервал его Федосеев. – Напугаешь гостей на ночь глядя!

– Пусть рассказывает, – сказал Иван Николаевич, – интересно у тебя получается, Петр!

– Однажды, когда я был еще маленьким, со мной произошла такая история. – Глаза Пети загадочно блестели, в них отражалась желтая луна, пробивавшаяся из-за туч. – Я пошел на пруд за кувшинками. Естественно, пошел тайком от матери, ночью. Мы с друзьями поспорили, что у меня рано утром уже будут лежать цветы на столе. Идти было страшно, но отказаться от затеи я не мог – было бы стыдно перед товарищами. Пруд был достаточно далеко от дома, но дорогу я хорошо знал, мы часто ходили туда купаться.

– Это неужто на Карюхин пруд ходили! – воскликнула Мария Павловна. – Так до него же семь верст, и все лесом!

– Так точно, тетя Маша, именно на Карюхин! Так вот, – продолжил он прерванный рассказ, – этот пруд напугал меня до полусмерти – днем он был таким уютным, домашним. Мы ловили в нем лягушек, ночью же, в окружении темных деревьев, он казался жутким, черным и бездонным. Стуча зубами, я все-таки заставил себя залезть в воду. Нарвал кувшинок и вышел на берег. Вдруг вижу: из-за деревьев вышла большая серая собака. Она долго смотрела на меня в упор, и глаза ее странно блестели. Не знаю, что на меня тогда нашло, я стал ее звать: «Хороший песик, иди сюда, иди, маленький!» Собака делает ко мне шаг, делает другой. Я стою, наклонившись, и маню ее рукой. Тут она разворачивается и убегает обратно в лес. И, самое главное, я вижу, что хвост у этой собаки висит поленом, как у волка. От ужаса я побежал домой, позабыл и кувшинки, и даже свою майку. Наутро ребята надо мной смеялись – говорят: «Ты сдрейфил!» Повел я их тогда на пруд. Нашли мы и кувшинки, и майку. Один из ребят, он был постарше, говорит: «Гляньте, пацаны, волчьи следы!» Все побежали посмотреть. И тогда я им рассказал, что ночью приключилось. А через несколько дней волк задрал несколько овец из колхозного стада…

– Выходит, – сказала Оксана, – волки не трогают человека, если к ним с лаской?

– Волк никогда не нападает на человека, если он один и не голоден, – пояснил Иван Николаевич, – а если зимой и в стае, то могут и напасть. Насчет ласки не знаю – не пробовал. Ладно, ребята, – вздохнул он, – пора идти. Нам всем рано вставать.