Ставка на совесть - [3]

За траншеей загудел мотор прожекторной установки. Широкий слепяще яркий поток света врезался в темень ночи и ровно, как по линейке, отсек от черного неба фиолетово-сизую полосу. Под лучом прожектора зелень травы и кустов приняла неестественный изумрудный цвет, как бутафорская растительность на театральных подмостках, а столбы и стволы одиночных сосен засветились подобно неоновым трубкам. Освещенная прожектором даль приблизилась к солдатам, перестала быть таинственной.

Из леса послышался гул танков. С нарастающей быстротой надвигался он на окопы и вскоре почти заглушил стрельбу и разрывы. Танки приближались. Вместе с ними близилось мгновение, когда солдаты устремятся в атаку.

Прошла минута, другая… Вдруг над позициями стрелковых взводов взвилось красное полудужье сигнальной ракеты, и тотчас, словно из-под земли, рванулось:

— В атаку, впере-ед!

Над бруствером замелькали черные фигуры людей. Выровнявшись в цепи, они двинулись на «противника». В промежутках между взводами, подскакивая на кочках, катились самодвижущиеся пушки, сзади, нагоняя цепь, громыхали танки. Рвались взрывпакеты, обозначавшие артиллерийский огонь «неприятеля». Жужжал прожектор. Лопались, как резиновые шары, ракеты. По изумрудной земле клубился дым, плясали тени. Все это создавало иллюзию настоящего ночного боя.

Близ переднего края танки обогнали пехоту. Над цепью поднялось «ура!» и вместе с лязгом гусениц, тугими металлическими ударами танковых пушек, оглушительным баханьем орудий сопровождения и частой, будто беспорядочной, стрельбой атакующих обрушилось на первую траншею «противника».

4

Командир роты капитан Кавацук, нахлобучив на глаза каску и слегка пригнувшись, неровно шагал за цепью. Снаряжение висело на нем кое-как, словно он собирался в спешке, нисколько не заботясь о подгонке. Оглядывая роту, Кавацук приостанавливался, потом, придерживая рукой полевую сумку, трусцой пускался вдогонку, а догнав, шумно выдыхал воздух и переходил на шаг. Хабаров легко шел рядом. Ему казалось, что Кавацуку в тягость учение, что тот, если бы это от него зависело, с удовольствием сбросил все, чем был увешан, и отправился спать. «Черт знает, что за человек! Чрезмерное хладнокровие или равнодушие? Хоть бы капельку страсти, азарта…» — возмутился Хабаров и, не выдержав, сказал:

— Ну и темп у вас… Так и роту потерять можно.

— На взвод перейду, — тускло пошутил Кавацук.

Хабаров озлился:

— Глупости говорите.

Капитан ничего не ответил, лишь ворчливо сказал в микрофон рации:

— Я — двадцатый. Сороковой, не вижу равнения. Подстегните отстающих. Не грибы собираете…

«Самого не мешало бы подстегнуть», — подумал Хабаров, но ничего не сказал, потому что в тот миг несколько в стороне от оси движения увидел продолжительное мигание мишени. Хабаров взглянул на Кавацука: а он заметил это? Оказалось, заметил: выстрелом из ракетницы капитан дал целеуказание артиллерии и скомандовал в микрофон:

— Тридцатый, справа — дзос[2]. Обходите с флангов!

Перед обнаруженной огневой точкой с гулом сверкнул длинный, как у кометы, хвост пламени. После второго выстрела безоткатного орудия, расчет которого понял целеуказание командира роты, мигание мишени прекратилось: «противник» в дзосе был уничтожен.

Проворность, с какой Кавацук распознал в темноте дзос и показал его орудиям сопровождения, а взводу, наступавшему в направлении опасной огневой точки, отдал распоряжение не лезть напролом, а обойти, побудила Хабарова несколько изменить свое мнение о Кавацуке: «Хоть инертен, но дело, как видно, знает».

Все то время, пока Хабаров следовал за ротой, он находился в состоянии неослабевающего нервного напряжения. Стрельба велась боевыми патронами и снарядами, и малейшая неосмотрительность со стороны командиров или неосторожность самих солдат, упоенных боем, могла навлечь беду. И когда наступила непродолжительная передышка перед новым броском роты в атаку, но теперь уже на вторую траншею, Хабаров облегченно вздохнул: половина дела сделана.

Для Хабарова это ночное учение было своего рода экзаменом на комбата. Он знал по академии: как тщательно ни готовишься к экзамену, все равно трудно предугадать, какой вопрос поставит экзаменатор. Так и здесь… Надо быть очень внимательным. Пожалуй, и Кавацуку не лишне напомнить. Правда, он не любит замечаний. Ну и что же! Когда дело касается важного, не стоит ни при каких обстоятельствах щадить чье-то самолюбие…

Прошло несколько минут. И снова черная даль ожила беспорядочным миганием многочисленных огоньков. Наступающие открыли стрельбу. Замелькали звездочки трассирующих пуль. Шарахнулась в стороны темнота, разорванная зеленоватым сиянием ракет. Прожекторный луч вновь стал обшаривать поле боя, захватывая то пушку, то НП, то пулемет, и на все это тотчас обрушивался огонь пехоты, танков, орудий сопровождения. Солдаты двигались за танками ускоренным шагом и стреляли на ходу, навскидку, или с коротких остановок, припадая на колено. Вдруг и Хабаров и Кавацук одновременно заметили: на правом фланге несколько человек вместо того, чтобы бежать вперед, свернули влево, сбились в кучу. Свет прожектора, скользнув по ним, метнулся в сторону, и солдаты растворились в темноте. Кавацук с несвойственной ему поспешностью поднес к губам микрофон и крикнул: