Ставка на проигрыш - [58]

— И до сих пор идут!

— Мастера той поры делали вещи на вечность. — Степнадзе распахнул дверцу вместительного буфета, плотно заставленного всевозможными бутылками с яркими импортными этикетками. — Хотите выпить, пока буду переодеваться?

— Спасибо, — отказался Слава. — Я, знаете, только чай пью, и то, если не очень крепкий.

— Есть хорошие вина. Импортные, понимаете?..

— В Сибири вырос, к заморским напиткам не привык.

Реваз Давидович недоуменно повел бровями и положил перед Голубевым на стол нарядно-золотистую коробку сигарет:

— В таком случае закуривайте.

— Спасибо, не курю. — Слава улыбнулся и кивком головы показал на ритмично качающийся маятник. — Время поджимает, Реваз Давидович…

— Время, время… неумолимое время… — театрально вздохнул Степнадзе, открывая ключом одну из створок занимающего всю стену платяного шкафа. Несколько секунд он задумчиво рассматривал развешанные на плечиках, как в магазине, костюмы, затем вдруг повернулся к узкой лестнице, ведущей на второй этаж, и громко окликнул: — Мамочка!..

Придерживая полы ярко-синего кимоно, по лестнице спустилась молодая женщина с пышными золотистыми волосами, прикрывающими плечи. Голубев догадался, что это Нина — жена Реваза Давидовича.

— Опять приглашают в уголовный розыск, — глядя на нее, расстроенно проговорил Степнадзе. — По-твоему, что лучше надеть?

— Надень что-нибудь легкое, на улице жарко, — не задумываясь, ответила Нина и сразу обратилась к Голубеву: — Разве нельзя здесь переговорить? Зачем по такой жаре непременно тащиться в уголовный розыск?

Реваз Давидович опередил Славу:

— Угрозыск, мамочка, не парикмахерская…

— Можно подумать, ты виноват!

— Думай не думай — сто рублей не деньги, — хмуро буркнул Степнадзе.

Сняв с плечиков светло-желтый костюм, он закрыл дверцу шкафа и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. Нина подошла к столу, взяла было коробку сигарет, словно хотела закурить, но тут же бросила ее и, доверчиво глядя Славе Голубеву в глаза, тихо заговорила:

— Муж ни в чем не виноват. В угрозыске я сгоряча наплела на него глупостей. Хотела, чтобы милиция припугнула ревнивца. Бабья дурость, понимаете?..

— Значит, Реваз Давидович не прилетал из Ростова в Новосибирск? — спросил Слава.

— Естественно.

— Кто же пытался открыть дверь вашей квартиры, когда вы с Овчинниковым вернулись из театра?

— Какой-то провокатор. У Реваза на работе очень много завистников. Скажу по секрету, один из его сослуживцев замучил меня предложениями.

— Кто именно?

— Он по телефону звонит, когда Реваз в поездке. Фамилию ни разу не назвал, но говорил, что вместе с Ревазом работает. Наверняка, этот провокатор угонял нашу машину.

— Как он открыл гараж?

Нина долго сжимала холеные наманикюренные пальцы. Лицо ее то бледнело, то вдруг покрывалось нервными розовыми пятнами. Бросив тревожный взгляд на лестницу, словно опасаясь, как бы не подслушал муж, она наконец зашептала:

— Ради бога, не рассказывайте только Ревазу… В тот день я позабыла закрыть гараж, торопилась перед театром в парикмахерскую… Клянусь всеми святыми, Реваз самый что ни на есть порядочный человек. Если уголовному розыску кажется подозрительным наше богатство, то ведь оно досталось мужу от родителей. Его отец еще до революции был знаменитым профессором математики…

На лестнице послышались тяжелые шаги. Нина, повернувшись к Ревазу Давидовичу, мигом оживилась:

— Рассказываю вот о твоих родителях…

Степнадзе грустно посмотрел на Голубева:

— К сожалению, дорогой, не могу похвастать рабоче-крестьянским происхождением. Но что делать?.. Родителей, как известно, не выбирают. — И сразу повернулся к жене: — Прощай, мамочка!

Глава 29

Зарванцев после того, как Маковкина назвала ему свою должность и фамилию, настолько перепугался, что долго не мог ничего сказать. Первой членораздельной фразой Альберта Евгеньевича было:

— За что меня арестовали?

— Вас не арестовали, — сказала Маковкина. — Просто надо кое-что выяснить…

— Нет, меня арестовали! — звонким тенорком выкрикнул Зарванцев. — Мою машину осматривали как преступную. Мне не разрешили из Ташары ехать за рулем. Почему?

— Чтобы предупредить случайность.

— Я не преступник!

— Вы очень взволнованы. В таком состоянии нельзя управлять машиной.

— В Ташаре я не был взволнован. Я, говорю, не преступник! Официально заявляю вам жалобу на незаконные действия милиции. Меня не имеют права подозревать в том, чего я не делал!

— Не имеют права обвинять, если на то нет убедительных доказательств, — уточнила Маковкина.

Зарванцев мигом повернулся к Бирюкову:

— У вас есть убедительные доказательства?

— Нет, — спокойно ответил Антон.

— Вот видите!..

— Если вы в чем-то виновны, доказательства обязательно появятся.

— А если нет?

— Тогда вам нечего пугаться. Ну что вы, в самом деле, так взвинчены?

— Я не взвинчен… — Зарванцев с трудом начал брать себя в руки. — Я никогда не имел дела с милицией. Даже в вытрезвитель, как Овчинников, ни разу не попадал. Почему вы его не арестовали?..

— За что? — быстро спросил Антон.

— Разве Саню Холодову не Анатолий столкнул с балкона?

— Нет, не Анатолий.

— Значит, мой преподобный дядюшка это сделал? Представьте себе, товарищ Бирюков, в пятницу после вашего ухода мне вдруг позвонила Люся Пряжкина и такое рассказала о Ревазе, что я, придя в ужас, немедленно уехал в Ташару.