Ставка на мертвого жокея - [35]

Но вот однажды утром вся прежняя благожелательная атмосфера вдруг изменилась. Мать пришла рано, губы у нее побелели — чем-то сильно рассержена.

— Снова пришел этой ночью! — сообщила она, едва переступив порог.

— Ну и что, приятный был визит? — осведомилась Клэрис как обычно.

— Нет, ничего подобного! Ужасный, просто унизительный вечер!

— Ах, мама! — вздохнула Клэрис. — Разве папа не был приятным собеседником, как всегда?

— Посмотрела бы, как бы ты поступила на моем месте! — отрезала миссис Малл.

— Но ты не должна обижать его, — попыталась успокоить ее Клэрис. — Не забывай — он старый человек.

— «Обижать»! — фыркнула миссис Малл. — Попробуй его обидеть! Да у него кожа толстая, как у слона — ничего не чувствует.

— Что же случилось? — встревожилась Клэрис.

— В дверь позвонили, — начала свой рассказ миссис Малл. — Стоит он на пороге, с этой своей обычной самодовольной ухмылкой, — она всегда меня раздражала, и ему это прекрасно известно.

— Ах, мама, — начала было Клэрис, — нечего зря выдумывать…

— «Выдумывать»? — перебила ее мать. — Прежде выслушай, а потом скажешь, выдумываю я или нет. Знаешь, на что хладнокровно, с полным равнодушием отважился этот человек сегодня ночью? — И умолкла.

Клэрис, разумеется, ободрила ее:

— На что же?

— Теперь-то наконец он перешел все границы. Я женщина терпеливая, знаю, хорошего без плохого не бывает, но даже терпение святых имеет предел. И вот, когда увидела их там, за дверью, сегодня ночью…

— Да кого же? — Клэрис была совсем сбита с толку. — Что ты имеешь в виду, кого это «их»?

— Вот именно — их! — упрямо повторила миссис Малл. — Твоего отца и эту рыжеволосую, в крепдешиновом платье, да еще таком узком, как это она дышит, пищу переваривает и как ребенка выносила!

— Какого ребенка? — чуть слышно спросила Клэрис.

— Большого такого, толстого парня, — не смутилась миссис Мал, — из одежды давно вырос, но ухмылка на лице такая же наглая, как у твоего отца. Приклей ему усы — и может в любой день отправляться в трамвайное депо и выводить на линию трамвай на Третью авеню. Проедет по ней до самого конца — и все примут за твоего отца, и не сомневайся!

— Послушай, мама, — Клэрис, конечно, знала о той рыжеволосой женщине на крыльце отеля у Кротонского водопада летом 1921 года, но сейчас она впервые услыхала это от матери, — никто ничего не говорил мне о ребенке.

— Я тоже о нем не знала до сегодняшней ночи. Ах, он самый большой обманщик, какой когда-либо ходил по улицам этого города, твой отец! Но вот сегодня ночью он наконец предстал в своем истинном облике. Стоят, голубчики, абсолютно спокойно рядом передо мной, вот как ты сейчас, под ручку, и этот ребенок, копия твоего отца, а сам он говорит мне: «Берта, я привел к тебе своих друзей. В доме есть что-нибудь выпить?»

— Ну и что же ты сделала после этого? — Клэрис решила потакать матери, — впрочем, ей и самой стало интересно.

— Ну, я, конечно, была с ними отменно вежлива. Никогда ведь не устраивала семейных сцен перед незнакомыми людьми, и твоему отцу это прекрасно известно, он и пользовался. Холодно им поклонилась, взяла у мальчишки картуз, проводила их со всей церемонностью к столу, приготовила чай, вытащила для них из шкафа половинку пирога из крошек сухарей. Сидела с ними за столом, лишь вежливо вставляя «да» или «нет». А рыжеволосая все время тараторила о Кротонском водопаде, о том, что тамошняя погода для нее слишком жаркая и влажная, что на кухне в отеле готовили на маргарине, как она и подозревала, хоть и утверждали, что на масле, даже готовы поклясться. По правде говоря, я не слишком старалась, чтоб им было у меня приятно, и они, слава Богу, не стали задерживаться. Улучила я минутку, отвела твоего отца в сторону и сказала ему вполне определенно, что не желаю больше никогда видеть в своем доме ни эту женщину, ни его сына, зачатого в грехе. Все ему высказала, хладнокровно и ясно, чтобы в будущем избежать всякого между нами недопонимания: захочет снова меня увидеть — пусть приходит, но один.

— Ну и как отреагировал на это отец?

— Да он только рот открыл, как в прихожую вплывает эта женщина и рот ему ладошкой закрывает. «Фредерик, — говорит, — уже поздно, нас ждут внизу». И они ушли, правда, поблагодарили меня за чай, — бесстыдная троица, понятия не имеют о порядочности.

Клэрис, женщина разумная, нашла слова, чтобы восстановить обычный порядок и семейную гармонию:

— Мне кажется, мама, тебе больше не о чем беспокоиться, — уверена, он правильно тебя понял.

— Могу только это ему посоветовать! — горячо отозвалась миссис Малл. — Или я захлопну дверь у него перед носом.

В течение недели или даже больше, по сообщениям миссис Малл, все шло хорошо. Мистер Малл посетил ее трижды, один, был довольно спокоен и несколько рассеян. Она проявляла терпимость, тактично не поднимала тему рыжеволосой и ее ребенка — вылитой копии ее мужа.

Но вот в него вновь вселился бес — ночью, в субботу, раздался звонок в дверь. Открывает и видит: стоит он со своей обычной наглой ухмылкой на губах, а рядом, под ручку с ним, — рыжеволосая в прозрачном, узком крепдешиновом платье — из-под него ясно, как при дневном свете, видна каждая складка корсета, — и этот увалень, ее парнишка, с точно такой же субботней наглой ухмылкой, как у его отца…