Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - [49]

Там, где можно обрести или потерять статус, мы бываем готовы поверить практически во все что угодно. Миллиарды людей играют в игры в фантастических иллюзорных мирах, навеянных религиями: христиане верят, что зло привнес в этот мир Бог в наказание за то, что женщина съела яблоко; мусульмане – что ангелы были созданы в среду и бродят по миру, записывая хорошие и плохие поступки верующих; евреи – в то, что они избраны Богом и должны «нести свет другим народам»; индуисты – в бессмертие души, путешествующей сквозь циклы рождения и перерождения, которые прекращаются, только когда достигнуто совершенство; свидетели Иеговы верят, что лучше умереть, чем согласиться на богопротивное переливание крови; буддисты уверены в существовании 31 уровня бытия, в том числе «царства голодных духов», через которое души умерших восходят в ходе реинкарнации; мужчины-сикхи носят специальные штаны, чтобы контролировать похоть, и верят, что волосы – божье творение и поэтому их нельзя подстригать.

Разумеется, не все современные последователи перечисленных религий верят в эти истории. Некоторые считают самые невероятные подробности просто метафорами, но при этом принимают лежащие в основе теологические посылы. Но тот факт, что 84 % населения земного шара считают себя верующими, демонстрирует способность игры наполнять наш разум странными идеями. Они лежат в основе необъяснимого стремления искать во всем схемы, ведущие к образованию связей и обретению статуса и плетущими вокруг них безумные иллюзии. У неверующих при этом нет оснований считать, что они лучше. Атеисты часто рождаются и получают образование в местах, где превалируют их ценности и идеалы. То, что верно для них, верно и для остальных. Чаще всего мы не проверяем сами, что правда, а что нет, – мы ориентируемся на мнение элиты. Мы придерживаемся тех убеждений, которых от нас ожидают.

Это касается даже самых дорогих нам верований, которые мы определяем как «мораль». Нравственная реальность, в которой мы живем, – это игра добродетели. Мы демонстрируем нравственность, чтобы получить статус. И хорошо, что мы так поступаем. Это эффективно. Именно поэтому миллиардеры финансируют библиотеки, университетские стипендии и научную работу, именно поэтому при исследовании 11 672 случаев донорства органов в США было обнаружено, что только 31 пожертвование было анонимным. Именно поэтому мы чувствуем себя хорошо, совершая моральные поступки и думая добродетельные мысли, – мы наслаждаемся одобрением нашей воображаемой аудитории. Статус за счет добродетели – это взятка, которая побуждает нас ставить интересы других людей – обычно наших товарищей по игре – выше собственных.

Мы относимся к моральным убеждениям так, будто они универсальны и абсолютны. В ходе одного из исследований было обнаружено: люди больше склонны верить, что Бог может изменить физические законы вселенной, чем в то, что он может изменить моральные «факты»[34], Может показаться, что они принадлежат к той же категории, что и природные объекты, как если бы их можно было наблюдать под микроскопом или доказать с помощью математических формул. Если моральная истина где-то и существует, то в нашей ДНК; это древний игровой код, который появился, чтобы побудить нас к сотрудничеству в группах охотников и собирателей. Но четких инструкций – стремись казаться добродетельным, ставь свою группу превыше других – мало, сформулированы они расплывчато и дают повод для разночтений при толковании. Все остальное – результат действия коллективного воображения. Иллюзии, которые мы сплетаем вокруг статусной игры.

От континента к континенту иллюзии разнятся. У народности малагаси на Мадагаскаре запрещено есть мясо слепой курицы, видеть во сне кровь и спать лицом на запад (потому что так можно пропустить восход). Подростки народности маринд из южной части Новой Гвинеи посвящаются в культуру путем «узаконенной содомии»: они спят в доме для мужчин и принимают сперму старших через анальное совокупление, потому что это должно сделать их сильнее. В одном племени североамериканских индейцев похищают девочек-подростков и принуждают их к сексу с женатыми мужчинами, и при этом, как пишет профессор психологии Дэвид Басс, «все участники – включая самих девочек – считают, что готовность родителей отдать дочь мужчине – добродетельный и щедрый акт благодарности». Какими бы странными ни казались эти правила, они представляются морально правильными большинству игроков. Они – часть иллюзии реальности, в которой существуют эти люди; иллюзии, что кажется им не менее очевидной и правдивой, чем наши иллюзии кажутся нам.

Такие «факты» также меняются с течением времени. Если переместиться в прошлое совсем немного, мы обнаружим, что моральные светочи того времени придерживались таких взглядов, которые сегодня разрушили бы их жизнь. Героиня феминисток, организатор кампании по контролю рождаемости Мэри Стоупс, которая была объявлена читателями Guardian женщиной тысячелетия, а в 2008 году удостоилась выпуска марки королевской почты с ее изображением, была антисемиткой и поклонницей евгеники; однажды она написала, что «нашу расу ослабляет ужасающе высокий процент негодных слабаков и инвалидов» и что «насущная задача общества – сделать родительство невозможным для тех, чье душевное и физическое состояние таково, что их отпрыски практически наверняка будут физически или душевно ущербными». А, например, Ганди однажды объяснил свое предубеждение против Великобритании следующим образом: «Мы ведем постоянную борьбу против деградации, что пытаются навлечь на нас европейцы, которые хотят опустить нас до уровня диких кафиров [темнокожих африканцев] <…> единственная мечта которых – собрать определенное количество скота, чтобы купить жену, и <…> провести свою жизнь в праздности и голышом». Такие заявления очевидно возмутительны. Но обвинять Ганди, что он не разделяет наши современные западные взгляды на расовую теорию, не менее бессмысленно, чем обвинять викингов в отсутствии у них Netflix. Моральные «истины» – работа воображения. Это идеи, с которыми мы играем в игру.