Статус миротворца - [5]

Вскоре его перевели на Сент-Илер. С юности не терпевший штабной работы, Лоссберг свалил все оперативные вопросы на Кришталя, а сам вдруг женился на дочери одного из местных лендлордов, став помимо всего прочего обладателем приличного куска джунглей и необозримого плоскогорья с выходом к морю. Из полугодового “медового месяца” (флотским офицерам такого ранга отпуск для женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный, как туча, и с тех пор не слишком спешил покинуть борт – “Му ship is my home”, – стал поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не “home”, а “castle”.

Теперь он пил исключительно ром дорогой марки “Кровь звезд”.

А потом он вдруг неожиданно постарел. Не повзрослел, не оброс солидностью тридцатитрехлетнего мужчины, а именно постарел – сразу и необратимо. На тридцать четвертом году вокруг его глаз уже струились ранние, не по сроку, морщинки, щеки запали, как у истомленного старика, а шикарная, прежде платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной. Он начал меньше орать на подчиненных, почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело; все чаще, обедая в кают-компании среди своих старших офицеров, Лоссберг вдруг надолго застывал в кресле с рюмкой рому в сухих пальцах. Тогда Кришталь незаметно моргал, и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался.

Из Метрополии на его имя приходили огромные посылки с лучшими, фантастически дорогими изданиями земных и росских философов, а также тяжелые тома военных теоретиков. Иногда, загрузившись ромом “по верхнюю палубу”, Лоссберг пугал молодых офицеров длинными и малопонятными цитатами из Конфуция или, того краше, – настоятеля Яара с Черной Скалы. Они хорошо знали, что, если командир засел у себя в салоне с бутылью рому и здоровущим фолиантом в кожаном переплете, беспокоить его нельзя ни в коем случае. Пожар, авария – все, что угодно, кроме неожиданного появления противника.

Однажды Кришталь попал на барбекю к его тестю. В красивейший замок на берегу тихой речушки приехали несколько довольно известных на планете людей, присутствовали и зятья его командира. Лоссберг, одетый в синюю кожу полигон-мундира (была осень), с ходу всосал пол-литра прихваченного с собой рома и весь вечер молчал, как рыба, сочась неприкрытым презрением. Кришталю пришлось отдуваться за двоих, рассказывая университетскому профессору, известному адвокату и паре банкиров о невероятной храбрости и интуиции своего командира. Лоссберг раскрыл рот, лишь когда над рекой сгустился вечер и в беседке зажглись уютные фонарики.

– Рому, – коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: – Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость… Черт побери! Подай мне рому, Сэмми!

Сейчас Лоссберг смотрел на своего штурмана с задумчивостью. Тот уже закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать. Лоссбергу есть не хотелось, но вот выпить – да.

– Можно и по чарке, – согласился он. – Тогда уж распорядись, чтобы ужин принесли в салон.

– Беда с этими штурманами, – пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. – Ас Бэрдом, я думаю, придется расставаться, иначе он угробит нам “Каймана”. Оболтус он, и соображения – ноль, такому только вокруг Метрополии круги наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни.

– Когда вернемся, – пожал плечами Лоссберг.

Командирская капсула вынесла их на пятидесятую палубу. Задумчиво приглаживая свои по-прежнему длинные волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом плафонов.

– Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, – произнес он, обшаривая карманы в поисках ключа. – До полковничьего ценза парню не хватает сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое быстрее… Когда вернемся, конечно.

Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был не только вылетать “ходовой ценз”, но и иметь в запасе определенное количество побед экипажа.

– Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.

Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.

– Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя, дурака, жалко.

– Что ты несешь? – возмутился Кришталь.

Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.

– Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас или потом?

– Потом – понимаю… А сейчас-то что?

– А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать “каретой” для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.