Короткий день зимы шел к концу. Засыпанная сероватым снегом равнина, тянувшаяся на многие километры до самого берега экваториального внутреннего моря, тонула в низкой, словно облизывающей ее метели: казалось, снег летит над ней почти горизонтально. Мертвое, свинцовое небо то и дело ломали неровные алые стрелы электрических разрядов, и в их вспышках зловеще посверкивала медью огромная ступенчатая башня, упиравшаяся своей верхушкой в постоянно движущуюся пелену облаков… чудовищное в своей мощи темное сооружение выглядело среди застывшей во льдах пустыни каким-то пугающе чужеродным гостем, пришедшим сюда из скрытых облаками бездонных глубин пространства.
Внутри, за толстыми черными стенами, царила тишина. Миллионы механизмов, живущие своей, незаметной для глаза электронной жизнью, делали свое дело совершенно бесшумно. Но вот что-то потревожило их размеренный покой: в одном из верхних коридоров сипло взвыл ревун, и из раскрывшейся в стене темной ниши выбрался человек. Почти одновременно с ним из таких же, расположенных по кольцу предпоследнего этажа ниш появились еще одиннадцать его братьев. Спустя минуту они уже входили в осветившийся мягким светом утопленных в потолке плафонов прямоугольный зал, отделанный тускло блестящим золотистым пластиком.
Молча, не обременяя себя приветствиями, расселись они в двенадцать появившихся из пола высоких кресел и положили затянутые в пластик руки на развернувшийся перед ними круглый стол. Они казались если не братьями, то, по крайней мере, близкими родственниками: их длинные, слегка волнистые темные волосы одинаковыми локонами прикрывали плечи, их чуть бронзоватые вытянутые лица были одинаково скуласты и сухи, и в их одинаково прищуренных глазах стояла тщательно выверенная пустота. Они молчали.
Из лепестков стола неторопливо выехали двенадцать плоских черных приборов, усеянных множеством помаргивающих сенсоров, и тогда один из пришедших в зал, тот, в чьих густых черных волосах посверкивали пронзительные нити старческого серебра, заговорил. Он говорил совсем тихо, но тем не менее каждое из его ровных, неестественно внятных слов было отчетливо слышно всем.
– Активность противника увеличилась, – сказал он. – Нам стали заметны попытки проникновения в метрополии человечества изнутри.
– Информация не может быть доступна, – осторожно заметил его сосед, сидевший через кресло от старца. – Причины известны…
– И, тем не менее, поводов для беспокойства более чем достаточно, – произнес тот, не поворачивая в его сторону головы. – Способность противника отойти от привычной линейной тактики заставляет нас смотреть на него под новым и неожиданным для нас углом.
Более светловолосый и, по-видимому, более молодой решительно поднял голову:
– Мы должны ускорить уже запущенный процесс!
– Вектор опасности известен, – равнодушно сообщил председательствующий, и над столом вдруг замигала объемная карта звездного неба – в глубине ее, причудливо изгибаясь, светился клочок странного зеленоватого тумана. – Последняя разведка, предпринятая экипажем полковника Раттенхубера, по-прежнему не принесла результатов. Наше время не ждет нас. – Старец помолчал и заговорил снова – все так же невозмутимо: – Бифорт полон колебаний; перед нами стоит задача констатации нового вектора атаки противника, который представляется более опасным, нежели уже знакомые нам.
– Но никаких решений мы принимать не будем? – спросил один из заседавших.
Старец ответил ему коротким взглядом, и тот удовлетворенно опустил голову.
– Итак? – председательствующий позволил себе обвести стол глазами.
Одиннадцать «да» были ему ответом.
Через минуту ниши закрылись, вновь приняв в себя двенадцать братьев. В тесном чреве башни наступила тишина. Алые молнии продолжали рвать горизонт. Над заснеженной пустыней беззвучно мелькнули двенадцать едва заметных туманных пятен – через секунду их уже не было видно.
Закованная в лед планета, не раз бывшая последним бастионом многих поколений хозяев галактики, планета, скрывшая в своих ледяных недрах мудрость давно сгинувших разумных, лениво плыла по своей орбите вокруг небольшой желтой звезды, когда-то давшей ей жизнь.
Воин, избранный судьбой,
Слышишь, Один за тобой
Выслал дочь на пир кровавый.
Что же изберешь ты: славу,
Золото, покой и мир,
Иль Валгаллы вечный пир,
Где слились в бессмертный дар
Чаши пыл и битвы жар?..
Песнь Гарольда Гарфагера.
Вальтер Скотт. «Пират»
