Статский советник Евграф Тулин - [133]

Гости губернского города смеясь подошли к невзрачной лавке, купили по пирогу с рыбой и с удовольствием съели.

– Да, не «Певческая Кулаковка», самая прибыльная и криминальная ночлежка Москвы, – заметил Егор Егорович.

– Нам какая разница. План такой. Селимся. Знакомимся. Входим в доверие и собираем информацию о Ерше.

Ночлежка представляла собой большое деревянное двухэтажное здание в конце улицы. Путешественники вошли внутрь. Внутри здания стоял спёртый запах человеческих испражнений, не мытых тел, перемешанный с запахом дешёвого табака. В том числе пахло испорченными продуктами и свежо сваренной похлёбкой. Отдали пятак за двоих сторожу и надзирателю одновременно, чтобы воспользоваться жильём. Первый этаж был женским, там же была комната сторожа или управляющего этим заведением, отделённая от основной части помещения перегородкой. Имелась большая печь и стол рядом с ней. Печь разделяла помещение на две части. За печью видимо и располагались места размещения женщин. Перед ней возможно готовили пищу. Второй этаж предназначался для мужчин. Поднялись на второй этаж. Весь второй этаж был разбит на пять комнат-отсеков без дверей, в которых стояли по стенам, двухъярусные нары. Имел общий коридор. В середине которого находилась кирпичная труба печи первого этажа. Постелей не было, вместо подушки имелись деревянные плоские чурки. В коридоре стояло два длинных деревянных стола и четыре лавки, разделённые трубой печи. Сыщик осмотрел публику, пройдясь по всем отсекам. Народ был разный по сословиям. В ночлежке присутствовали крестьяне, которые приехали по делам в губернский город. Они собрались своей группой в одном из отсеков, определив по одежде и поведению себе подобных. Не раздеваясь и не освобождаясь от верхней одежды, они подозрительно смотрели по сторонам, не торопясь располагаться. Сыщика они не интересовали. Напротив их отсека имелось с десяток человек из бывших мещан, но опустившихся на дно жизни. В изношенной одежде, когда-то имевшей приличный вид, а сейчас рваной и грязной, они расположились недалеко от крестьян, видимо в надежде на то, что те угостят их какой никакой снедью, привезённой из дома. Их разговор отличался прошлой культурой жизни. Даже в этой грязи они подчёркивали своё особое место в обществе, возможно, в своих мыслях надеясь на возврат к прошлой жизни. В другой находилось с десяток рабочих, беспрестанно куривших, скорее всего недавно приехавших устраиваться на заводы и пока ещё не нашедших постоянное жильё. В отсеке стоял устойчивый запах и дым от табака. Было видно, что ночуют они здесь несколько дней. Их компания отличалась знанием друг друга, так как разговоры проходили по обращению друг к другу по имени. Часто упоминались заводы и мануфактуры на которых, видимо, они работали. Они тоже не интересовали сыщика. В другой расположилась рабочая артель мастеровых. Скорее всего прибывшая из близлежащей деревни, для разовых работ у какого-то купца или промышленника. Одну комнату занимала публика, по внешнему виду которой сразу можно было определить, что она промышляет незаконными промыслами. Вот туда и направились Евграф и Егор Егорович.

– Всей честной братии, привет! – весело сказал сыщик, войдя в отсек.

– Вам не хворать тоже, – ответил один, видимо главный.

В отсеке всё было подготовлено для хорошего времяпровождения. Посреди небольшой комнаты имелся свой стол с табуретами. На столе имелись разбросанные карты, не меньше двух колод. На подоконнике стоял шкаф без дверей с разномастной посудой. На стенах висели картинки с оголёнными дамами. Имелся даже свой самовар. Рядом с ним стоял штоф, по-видимому, с корчмой. Лежал свёрток, со снедью. Создавалось впечатление, что обитатели данной комнаты постоянные клиенты ночлежки и собрались в очередной раз после своего промысла. Одеты они были разномастно, но по сезону, в крепкую и тёплую одежду. Лица имели лукавые, битые жизнью. Это были профессиональные нищие-попрошайки, занимающееся этим постоянным промыслом на улицах города, кладбищах и рынках, базарах и других присутственных местах.

– Подселиться желаем у вас в ватаге! Подходите нам, что скажете? – спросил Евграф.

– Присаживайтесь покуда. Взнос надобно сделать, коль желанье есть войти в компанию, – вновь сказал тот же мужичок хитроватого вида.

– Сделаем, – сказал сыщик и кивнул спутнику.

Егор Егорович достал из штанов рубль и подбросил над столом, где сидела компания. Затем достал второй и так же поступил и с ним. Самый младший из попрошаек, паренёк лет двенадцати, ловко подхватил один и второй рубль и посмотрел на старшего.

– Иди Васятка, купи. Сам знаешь, чего! – сказал старший.

– Хватит? – спросил Тулин.

– Хватит покуда. Садитесь, гостями будете. Поговорим! – спокойно ответил старший.

Евграф и Егор Егорович присели, осматривая компанию городских нищих. Сыщику было достаточно бегло осмотреть всех присутствующих, чтобы понять кто есть кто. Компания была разной по профессиям. Напротив него сидели три нищих «Горюны или Печальники». На нарах, за их спинами, валялись таблички. На одной можно было прочесть «Погорелец». Возможно, с другой стороны были и другие надписи. Например, «Ветеран войны за Отечество» или «Потерял семью и пропитание». Там же лежали и профессиональные лохмотья. Сами они были одеты, за столом, в чистые, добротные, но старые кафтаны. Настоящим и уважаемым нищим, в своём обществе, стать было не просто. Что бы стать заправским обитателем улиц нужно было, пять-шесть лет быть учеником. Затем выдержать экзамен на знание молитв, сказок, песен, всяких поговорок и чудесных рассказов. Взгляд у одного из них, направленный на сыщика, был подозрителен и не любезен. Скорее всего, это был нищий знахарь или колдун. Такие были, как правило, в каждой ватаге. Им было положено два пая. После старосты они были за главных. Кроме нищенства эти знахари занимались ворожбой, гаданием на картах и прочими мистическими делами, а также лечили народными средствами остальных ватажных. Рядом расположились два «Ерусалимца», мнимые странники и богомольцы. Они были одеты в чёрную, похожую на монашеское одеяние одежду и зарабатывали в публичных местах на рассказах о паломничествах в святые места, чужеземные страны. Обычно говорили, что собирают деньги на новое паломничество. Предлагали от имени обывателя поставить в святых местах свечу или сделать что-либо другое для спасения души. Иногда продавали фальшивые не дорогие реликвии. Всякие пузырьки, щепочки, образки. Дальше сидел мнимый калека. Возможно, как раз работавший с пареньком, побежавшим за снедью. Он, не обращая внимания на присутствующих, растирал левую руку, затекшую от долгой имитации её отсутствия. Ему было всё равно на вошедших, так как он был навеселе. Трудно долгое время на холоде сидеть не двигаясь. В конце стола, рядом с Егором Егоровичем расположились два «Могильщика-Похоронщика», на похоронах выполнявшие различную работу. Иногда и сопровождая отход в мир иной какого-либо обывателя горестным плачем и стенаниями. Одежда у них была хотя и не новая, но строгая и траурная, соответствовавшая их заработку. Можно было допустить, что иногда они меняли предполагаемые профессии исходя из возможностей заработать. В конце стола расположился скорее всего «Невозвращенец». Одет он был по крестьянски. Хотя лицо его выдавало совсем не простодушие, свойственное жителям сельской местности. Наоборот, оно отличалось подозрительностью и недоверием к непрошенным гостям. Обычно, подобные нищие, зарабатывали на жалости и имели таблички «Не могу вернуться в хозяйство, украли лошадь» или «Обобрали и дети умирают. Помогите вернуться домой. Господь вам поможет». Могли рассказать тяжёлую историю о заключениях в городе честного крестьянина. Еще на нарах развалился мужчина с остатками интеллигентного вида, читавший не свежую газету Губернские ведомости. Он, по-видимому, был «Сочинитель». Эти специалисты, зная грамоту и имея образование, писали жалостливые письма с просьбой оказать помощь. Затем приходили в парадную богатого дома или лавку в самый не подходящий момент и просили ответ. Если их выгоняли, то устраивали скандал на всю улицу. Хозяин дома или лавки просто подавал немного денег, лишь бы сохранить своё лицо для гостей или клиентов. Могли прибыть на праздник к богатому горожанину с аналогичным действием. В общем, подобные этому бывшему интеллигенту, были виртуозами в вымогательстве незначительных сумм денег у богатых мира сего. Посреди стола, во главе, сидел староста. Обычно таковым мог быть бывший грамотный мещанин или солдат. Мог быть и беглый преступник. Он отвечал за порядок в артели, распределение доходов, дружбу с полицией. В том числе содержал «общак» артели. Имел своего «Стряпчего», в обязанности которого входило освобождать артельных из полиции и решение дел с местами властного присутствия. Каждая подобная артель бродяг имела свою территорию, на которую без взноса единовременного и постоянного чужаку вход был воспрещён. Если чужак хотел испытать судьбу и не желал подчиняться, тогда это могло закончиться тяжёлыми увечьями, иногда даже смертью. Евграф знал это по Хитровской площади, в Москве. Обычно, все артельные были людьми физически крепкими, не имеющими общественных мыслей о совести, и весьма жестокими по характеру. Правда у них была своя, общинная. При себе обязательно имели нож или заточку. Дисциплина была жёсткой, предательство и доносительство каралось неминуемой смертью. За проступок могли и торбу отрезать, то есть выгнать из артели без права бродяжничать или нищенствовать. За неподчинение подобному решению артели или старших нескольких артелей полагалась неминуемая смерть. Хорошо обученный нищий- попрошайка, так называемый «Стрелок» мог заработать в Москве от одного до четырёх рублей. В Туле, конечно, поменьше. Питание в день, вместе с водкой стоило не более тридцати копеек. Навар был хорошим.