Статьи о музыке и музыкантах - [25]

Узкий национализм.

Применение формул, признанных как «общественно полезные».

ЗАМЕТКИ О РИХАРДЕ ВАГНЕРЕ К ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЮ СО ДНЯ ЕГО СМЕРТИ

Мне думается, что во всем мировом искусстве не существует творчества, в коем, как в вагнеровском, так явно чередовались бы достижения и заблуждения, а тем более такого, которое было бы объектом более несправедливых нападок или более безоговорочного почитания. В оценке блестящего творчества немецкого композитора ни его современники, ни следующее поколение не могли быть беспристрастными. Для них не существовало справедливой середины: они или отрицали заключенные в нем высокие, высочайшие ценности и откровения, или, умышленно, закрывая глаза на здравый смысл, пытались выдавать за достоинства столь же великие ошибки, которые затемняли, а порой даже уничтожали ценности вагнеровского искусства. Дело осложнялось еще больше, когда фанатиком-вагнерианцем оказывался профессиональный композитор: неспособный воспроизвести присущее только гению, он обычно безнадежно цеплялся за все то ложное или ошибочное, что можно обнаружить и у простого смертного среднего ума, рассчитывая таким путем овладеть сокровищем, сияние которого он смутно различал во тьме. Что же касается немузыкантов, то я сам знавал таких, которые разражались бранью и готовы были разодрать на себе одежды при малейшем критическом замечании, направленном против их кумира, которого они считали неприкосновенным.

Теперь, спустя полстолетия, мы видим Вагнера в ином свете: творения прославленного музыканта живут сами по себе благодаря силе гения, создавшего их, но независимо от пророческого значения, которое он пытался придать им. Для нас эти произведения представляются чем-то совершенно противоположным. Мы классифицируем их как выдающиеся показатели того периода, в котором они были написаны, как музыку и литературу, целиком принадлежащую своему времени, В этом — великий провал Вагнера. Он желал быть сеятелем драматической музыки будущего, а единственным с трудом спасенным плодом урожая оказалась только его собственная музыка, и к тому же та ее часть, которую легче включить в концертную программу, нежели поставить на сцене музыкального театра. Я не имею в виду те оперы Вагнера, в музыкальных и сценических формах которых ясно различима более или менее скрытая уступчивость старым формам, предназначавшимся композитором к замене.

Однако кое-что из влияния, оказанного искусством Вагнера на музыку его эпохи, сохранило свою жизненную силу. В этом кратком очерке я хочу заняться главным образом вагнеровским искусством, считая себя свободным от какого-либо поползновения рассматривать творчество композитора с точки зрения скорее общечеловеческой, нежели чисто музыкальной, и потому зависящей от моды, от преходящих чувств и вкусов. Об эстетике Вагнера, его ожесточенном романтизме, философских целях и т. д. сказано все и даже больше того, что я мог бы сказать. Поэтому если на протяжении этих заметок появится нечто, имеющее отношение ко всему перечисленному, то займет оно ничтожное место и будет подчинено строгим музыкальным выводам.

Мы знаем, что Вагнер, несмотря на выраженное стремление к чистому идеалу, подчинялся этому влечению только тогда, когда оно не противоречило человеческому эгоизму. Отсюда — смешение силы и слабости, отличающее его жизнь и произведения. Жизни Вагнера, за исключением того, что в ней связано с искусством, мы почти не будем затрагивать. Более того, всегда, когда я соприкасаюсь с музыкой Вагнера, я стараюсь забыть ее автора. Я никогда не мог переносить ни надменного тщеславия, ни настойчивого стремления — ребячески высокомерного — воплощаться в своих драматических персонажах. Он воображал себя Зигфридом, Тристаном и даже Лоэнгрином и Парсифалем. Очевидно, это факт, характерный для своего времени. В конце концов, Вагнер, подобно многим другим людям его ранга, был громадной фигурой того громадного карнавала, каким явился XIX век, который завершила только Великая Война. Она положила начало и основание Великому Сумасшедшему дому, из коего проистекает век, в котором мы живем.

Но если жизнь Вагнера не должна быть объектом этих заметок, то, наоборот, в его музыке, я считаю, мы обязаны отметить не только достоинства, но, повторяю, и примешивающиеся к ним основные ошибки, на которые я уже намекал. При этом надо постараться, чтобы все еще существующее влияние Вагнера (несмотря на полвека, прошедшие после его смерти, и на возникшее тотчас же великолепное противодействие) не укрепилось бы в музыкальных сферах. Но я ни в малейшей степени не хочу снижать славу великого композитора. Подробно описывая его заблуждения, я должен с тщательным вниманием взвешивать свои слова, исходя из той пользы, которую они, возможно, принесут в будущем, но ни в коем случае не исходя из тенденции или из личных вкусов.

На практике Вагнеру было свойственно избегать помех: когда препятствие прерывало его прямое движение — он сворачивал на неверную дорогу, заводившую в лесные дебри. Мы находим только одно исключение из этого правила поведения: Вагнер никогда (или очень редко) не позволял себе пожертвовать чем-либо, что в предварительно напечатанном им поэтическом тексте