Статьи - [45]

            Но, даже более поразительно, чем это, «просто христианство» предлагает нам надежду на бессмертие души, но и воскресение тела, не просто Новые Небеса, но так же и Новую Землю:

В этой точке дрожь и благоговейный трепет нисходят на нас, когда мы читаем летописи. Если эта история — ложь, она, по меньшей мере, намного более странная, чем мы ожидали, и к ней нас не смогли подготовить ни философская «религия», ни психические исследования, ни популярные суеверия. Если эта история истинна, тогда полностью новый тип бытия возник во Вселенной. Тело, живущее по этому новому типу, по-иному соотносится с пространством и, возможно, со временем, но никоим образом не отрезано от всех связей с ними. Картина не та, что мы ожидали увидеть. Это не картина бегства от любого и каждого вида природы в какую-то необусловленную и выходящую за всякие пределы жизнь. Это изображение новой человеческой природы, и новой Природы вообще, приведенной в существование. Старое поле пространства, времени, дела и чувств должно быть выполото, вскопано и засеяно для нового урожая. Нас это старое поле может утомить, Бога — нет. Полезно помнить, что даже сейчас чувства, отвечающие на различные вибрации, допускают нас в совершенно новые миры переживания, что многомерное пространство может отличаться, почти за гранью осознания, от пространства, которое мы сейчас осознаем, но не отрицаться им, что время для нас может не всегда быть линейным и необратимым, как сейчас, что другие части организма природы могли бы когда-нибудь повиноваться нам, как повинуется сейчас наша кора головного мозга. Дух и Природа в нас — в раздоре, это — наша болезнь. Ничего из того, что мы еще можем сделать, не даст нам возможности представить полное ее излечение. Некоторые впечатления и намеки на чувства, имеющиеся у нас — в Святых таинствах, в случае употребления чувственных образов великими поэтами, в лучших образцах сексуальной любви, в нашем ощущении земной красоты. Но полное выздоровление абсолютно за пределами наших сегодняшних представлений. Мистики дошли в своем созерцании Бога до точки, у которой чувства изгоняются, следующей точки, с которой они будут поставлены на место, насколько мне известно, никто не может достигнуть. В нашем настоящем положении странника достаточно возможности (больше, чем хотело бы большинство из нас) для воздержания, самоотречеия и умерщвления наших естественных желаний. Но за аскетизмом должна стоять мысль: «Кто доверит нам подлинную ценность, если нам нельзя доверить даже такую, которое может быть испорчена? Кто доверит мне духовное тело, если я не могу контролировать даже мое земное тело?» Эти маленькие и тленные тела, которые у нас сейчас, были нам даны так же, как пони даются школьникам. Мы должны знать, чтобы справиться: не потому, что мы можем в один прекрасный день вовсе избавиться от лошадей, а потому, что когда-нибудь мы сможем скакать верхом без седла, уверенные и радостные на тех великолепных скакунах, тех окрыленных, сияющих и потрясающих мир конях, которые, возможно, уже сейчас ждут нас с нетерпением, бьют копытом землю и храпят в королевских конюшнях». («Миражи»)

Несмотря на эту радикальную надежду, Льюиса часто называют религиозным консерватором из-за серьезности, с которой он принимает традиционные, но в данный момент непопулярные доктрины такие, как рай и ад и существование дьявола. Некоторые полагают, что она — Льюисовское выражение склонности к фантазии и род извращенного желания (принятие желаемого за действительное), привлекающие его к этим догмам, другие называют ее просто «определенным болезненно-скрытым ликованием при отстаивании старомодной и непопулярной позиции» (эти слова из провокационной книги Алана Ватта «Смотри: Дух») Но она ни то и ни другое, она «объективность. Там, где мы сталкиваемся с трудностями, мы всегда можем рассчитывать на встречу с открытием. Там, где есть маска, мы надеемся на игру» («Отражение в псалмах»). Льюис скорее пытается выяснить, чем истолковать в благоприятную сторону, замалчивая недостатки, те аспекты христианских утверждений, которые кажутся наиболее невероятными, отталкивающими или удивительными, потому что он достаточно непредубежден, чтобы хотеть знать и желать скорее видоизменения, чем просто подтверждения своих предыдущих мнений. Вот одна из причин, почему читатели находят его утомительным. Каждый хвалит непредубежденность и готовность к пересмотру собственного мнения, но когда Льюис пересматривает атеизм на христианство, пантеизм на теизм, «христианство на водичке» на «просто христианство» по достаточно объективным причинам, и его личность тем временем «брыкается и борется», — это называют принятием желаемого за действительное и теологичесикм догматизмом! Непредубежденность часто кажется улицей с односторонним движением.

            Наиболее непопулярная доктрина в христианстве — определенно, ад. Хотя Льюис, как и все здравомыслящие люди считает, что ад «отвратителен» и «нестерпим», и признается: «Я бы заплатил любую цену, чтобы иметь право сказать честно: «Все будут спасены», — он находит необходимым добавить: