Статьи из журнала «Moulin Rouge» - [6]

Вообще виктимность — отличительная черта этого женского типа; бди могут быть сколь угодно крепки, здоровы, даже спортивны, но всегда по-вампирски бледны, медлительны, шатки, извилисты…

Одну из самых убедительных бдей в мировой литературе создал Моэм — явно с натуры: я говорю, конечно, о Милдред в «Бремени страстей человеческих». Когда я был в армии, в последние полгода мне довольно часто случалось дежурить по КПП, времени там навалом, особенно по ночам, и чтобы не засыпать, я непрерывно курил дикие тогдашние сигареты «Стрела» (не знаю, где они теперь, овальные, без фильтра) и все время читал. Я вообще, как ты знаешь, много читаю, но тогда — от недосыпа, от лихорадки, снедавшей меня и страну, от моего лихорадочного ожидания дембеля и всеобщего ожидания катастрофы (дело было в 1989 году) все в память особенно крепко. Вот тогда я за неделю прочел «Of Human Bondage» и написал моей тогдашней бди, делавшей вид, что она ждет меня в Москве, а на деле уже устраивавшей свою судьбу с модным молодым критиком, — прочти, мол, сочинение очень недурное. Она прочла — литературных моих советов всегда слушалась и даже в ночь одного из окончательных разрывов, выставив меня на лестницу, сунула газету со своим совершенно бездарным очерком: посмотри на досуге, мне интересно, что ты скажешь. Ей было интересно, ты представляешь?

И вот она прочла и робко, неуверенно, шатким своим почерком мне написала: не находишь ли ты, что я похожа на Милдред Мичерс? Не нахожу ли я, хо-хо! На это бледно-зеленое растение! Да не просто похожа, друг мой, а один в один; это из-за таких, как она и ты, Моэм сначала сделался женоненавистником, а потом убежденным гомосексуалистом.

Трем гомосексуалистам я прощаю содомию, трем во всей мировой литературе: Уайльду, Моэму и Трумену Капоте. Все остальные для меня не существуют по причине крайнего свинства, перверсивной, искореженной морали, наглой развратности и прочих атрибутов своей сексуальной ориентации; но эти трое были слишком нежны, чтобы жить с женщинами. Женщина — существо грубое, особенно если, подобно этим троим, живешь в бдские эпохи и вращаешься в бдских кругах.

Виктимность — это раз, но ты не обманывайся. Им нужно выглядеть хрупкими, бледными и даже слегка чахоточными — они знают, что это заводит. Вероятно, большинству мужчин присущ скрытый садизм, и им, вслед за нашим всем Пушкиным, нравится, когда «она жива еще сегодня — завтра нет». Посуди сам, ведь толстых все-таки любят реже, чем худых, а гибких — чаще, чем крепко сбитых. В том, что возобладал модельный типаж с его вешалочной фигурой, виновато именно это садическое мужское начало, а вовсе не то, что педерастам-модельерам приятнее видеть баб мальчикоподобными.

Вторая их отличительная черта — фантастически развитая интуиция. В массе своей они неумны — потому что ум всегда предполагает некую нравственность, моральность: ясно же, что быть добрым попросту разумно. Они этого не понимают, но в интуиции им не откажешь: им доступно высшее женское умение — понимать, чего ты хочешь, и в каждый отдельный момент говорить именно это. Не знаю, как называется эта способность, но она, конечно, очень женская. Это своеобразная эхолалия. Ведь они преподносят тебе твои собственные мысли — но в своем исполнении и преломлении; не знаю, когда-нибудь, вероятно, у них обнаружат особый орган, что-то вроде щупа, который они по ночам запускают в тебя, чтобы взять пробу.

Потом, распробовав, они начинают тебя имитировать, притворяться тобой, быть тобой. Это что-то инопланетное. Так все эти «чужие» умеют появляться в человеческом облике. Так крысы у Грина умудрялись прикидываться людьми — и какими людьми! Любимой девушкой, бедным беззащитным мальчиком на утренней улице… И когда этот мальчик вцепляется тебе в руку — ощущение у тебя как от укуса. В общем, они умеют превращаться в тебя, жить твоими интересами и способностями — и в результате дарят тебе на полгода, на год, на месяц идеальный союз. Как в том анекдоте: «Какой мне сон снился! — Ты и она? — Нет! — Ты и он?! — Нет! — А что?! — Я и Я!!!»

Так и получается, ты и ты, но это второе ты — красивое, длинноногое, с ним можно спать и вообще много чего делать… Потом, конечно, выясняется, что освоение было самое поверхностное, на уровне словечек; что все это так, фантом, призрак… Ну, примерно как артист Безруков, играющий Пушкина. Но как они нацепляют эти бакенбарды! В этом есть что-то соляристическое, не зря «Солярис» — самый сексуальный фильм Тарковского.

Ну, и третья их черта, самая главная: у них полностью отсутствует представление о морали. То есть ее нет как таковой. Есть только то, чего в данный момент хочет левая нога. Отчетливо помню момент, когда я это понял. И помню, как меня это потрясло. Я спускался на станцию метро «Киевская», представляешь, кольцевая, — и тут меня пробило.

Я вспоминал один наш телефонный разговор — и понимал с возрастающим ужасом, что никакие апелляции к морали, совести и порядочности тут невозможны, что все они не нужны, смешны: передо мной существо другой породы.

Трудно смиряться с тем, о чем сказала мне однажды умная девушка Татьяна Друбич: человек — не один биологический вид, а несколько. Не надо мерить всех одной мерой. И действительно, просто привыкни, что они другие. Чувства долга у них нет, совесть отсутствует, и это вовсе не обо всех женщинах сказал Бунин: «Но для женщины прошлого нет». Это сказано о бдях, потому что с памятью у них тоже проблемы. Как и с возрастом, и с обучаемостью, и с освоением опыта — опыт они отбрасывают, как хвост. Когда ты отброшен, на тебя можно сочувственно глядеть, но чувствовать с тобой что-то общее — увольте.