Статьи из журнала «Компания» - [8]

Это вранье, что наш народ традиционно сочувствует заключенным и униженным. В народе силен злорадный дух мести, и процентов шестьдесят населения, по разным опросам, полагали, что Ходорковский сидит правильно. Но тут пошли рассказы о том, как именно он сидит. О суде, где казуистика и крючкотворство в мелочах оттеняют продажность и несоблюдение элементарных норм в главном. О тюрьме, где заключенного не предупреждают об этапе — и сообщить о нем он может только по прибытии на место, а до той поры о его странствиях не знают ни семья, ни адвокат, и делать с ним можно, что угодно. Сейчас в одиссее Ходорковского и Лебедева наступил новый этап, простите за невольный каламбур, — они пошли по этапу. Адвокаты, может, и не сразу узнали, куда, а журналисты называли по крайней мере два возможных адреса: либо образцово-показательная колония в Энгельсе, где сидел Лимонов, либо Ямало-Ненецкий округ. И если Лимонов в своем «Торжестве метафизики» кое-что порассказал уже об ужасах так называемой «красной зоны», то теперь, когда Ходорковский проследует по этапу, можно не сомневаться: пресса будет наводнена подробностями. А подробности эти таковы, что — вне зависимости от нашего отношения к Ходорковскому — ему начнут сочувствовать, а властям — перестанут. Ибо эти власти — чьими заслугами считаются стабилизация, вертикализация и даже высокие цены на нефть, в которых они уж вовсе не виноваты, — продолжают усугублять ужасы российского правосудия и заключения. Опасно сажать знаменитостей, даже если они руководят отвязанной партией или как-то не так приватизировали ОАО «Апатит». Лучшим способом возбудить всенародную ненависть к Ходорковскому было бы изолировать его на острове вроде Святой Елены, в окружении одалисок и вышколенной прислуги, а после программы «Время» — желательно с честным рассказом о жизни русской провинции — транслировать ежедневные репортажи с олигархического ужина.

Теперь, когда адвокаты ждут от Ходорковского «малявы», а журналисты описывают его предэтапный шмон, интерес к этой стороне реальности обострится многократно. Стране как бы поставили банки — ведь цель этой операции в том и заключается, чтобы кровь прилила к больным легким. Внимание России опять приковано к самому больному, что у нее есть: к судьбе ее нищих, заключенных, бесправных. Нет лучшего способа учинить революцию, как заслать известного человека в социальные низы — и вытащить на всеобщее обозрение язвы, которых совсем было научились не замечать.

Хорошо, что они еще в армию никого из РСПП не призвали.

17 октября 2005 года

№ 386, 17 октября 2005 года

Детсад «Кавказ»

Колонизаторство — не только угнетение, равно как воспитание — не только насилие над личностью ребенка.

Перестроечные штампы живучи: тоталитарное насаждение лени и расслабленности — двойное растление. Попробуем отмыть хотя бы слово «колонизация», которым клеймили советскую национальную политику.

Слову этому не повезло еще в советские времена, когда пропесочивали британских или французских колонизаторов Индии и Алжира. Но кто бывал в бывших колониях, знает: выгоды захватов и присоединений не окупаются непрерывно усиливающейся головной болью, приобретаемой вместе с новыми землями. Киплинговское «Бремя белых» — не выдумка корыстного британца, прикрывающего хищничество маской миссионерства. Империя присоединяет территории не потому, что жаждет алмазов или чая. Иначе она не включала бы земли в свой состав, а разоряла бы и бросала. Присоединение колоний — форма экспансии, нормального состояния сильного государства. Оно хочет всех обратить в свою веру, научить жизни, добром или силой насадить свои ценности. «Запрещая себе приказывать детям, мы отнимаем у них детство», — вторил Киплингу Честертон. Колонизаторство — не только угнетение, равно как воспитание — не только насилие над личностью ребенка. То и другое — цивилизационный процесс, не обходящийся без конфликтов, но в конечном счете взаимовыгодный.

Средняя Азия и Кавказ были нашей Индией и Алжиром. Мы принесли туда не только и не столько штыки, сколько просвещение, письменность, промышленность, плюс советские ценности, не сплошь ужасные. Например, интернационализм. Или нехитрую мысль о том, что кровная месть — вредный пережиток. Правду сказать, в каменных пещерах Кавказа алмазов поменьше, чем в Индии, и выгод от этой колонизации Россия получала по минимуму, а головной боли — по полной. Конечно, массовое выселение чеченцев в Сибирь будет покруче, чем подавление восстания сикхов. Однако и сводить всю кавказскую политику России к этому выселению — глупая и подлая спекуляция.

«На службу к полудетям, а может быть, чертям», — в этой формуле Киплинга ничего оскорбительного нет: даже марксизм — советский аналог политкорректности — признавал, что разные нации пребывают на разных стадиях развития. В национальной психологии горцев много инфантильного: воинственность, жестокость, повышенное значение, придаваемое ритуалу, родству и другим имманентностям. После Нальчика ясно: не в силовиках дело, не спецслужбы виноваты. Проблема даже не в безработице, из-за которой кабардино-балкарская молодежь якобы начинает интересоваться радикальным исламом. Кавказской молодежи вообще не особенно свойственна любовь к труду, зато любовь ко всему радикальному и боевому у нее в крови. И если бы на Северном Кавказе рабочих мест было больше, чем на стройках Москвы, это не отбило бы интереса к учению Астемирова; рок-музыка — другое дело. В кабардино-балкарских событиях виновата не коррумпированность местных властей (чиновники в колониях всегда бессовестны, особенно если они из числа туземцев). Виноват духовный и культурный вакуум. Россия оставила горцам штыки и наместников — худшее, что у нее есть; но лучшее, ради чего и осуществляется колонизация, ушло давно. Без цивилизационной программы делать на Кавказе нечего. Только терять, что и предрек Козак. Если увести из школы всех учителей, оставив охранника, завхоза и военрука, — ждите погрома.