Статьи из журнала «Компания» - [24]

Но главное везение Никиты Гладышева заключается в том, что его мама — судебный пристав. Если бы милиционеры могли это заподозрить, они бы, конечно, не стали бить мальчика. И мы с вами так ничего и не узнали бы о нравах Басманного ОВД (вот же проклятое название), а могли только догадываться о них. Ведь они почему его взяли-то, мальчика? Они решили, что он обычный беспризорный хулиган, прячущийся в подъезде. Одет он был так, поскольку собирался играть в футбол на грязной весенней улице. Они думают, он беспризорник, озоровавший тут неподалеку в детском саду, а он сын судебного пристава! Сюрприз. Ну, тут они так забоялись, что сразу выдали свою версию: это, значит, он на них напал. Мальчик. На двух сержантов. То есть они не просто храбрые и порядочные, но еще и такие умные.

Проблема, однако, заключается в том, что Никита Гладышев — не самый типичный представитель современной российской молодежи. Он ходит в спортшколу, занимается конькобежным спортом, имеет надежных друзей, живет в полной, слава Богу, семье, и мама его имеет отношение к судебной системе. И потому дело получило огласку, хоть Кире Гладышевой и предлагали замять его полюбовно за скромную сумму. Чтобы о подобном деле сегодня заговорили — надо либо обеих ног лишиться, либо иметь в родне судебного пристава. А вы говорите, стабилизация, суверенная демократия.

Порадуемся за Никиту Гладышева, товарищи. Его уже выписали из больницы. И в интервью многочисленным корреспондентам он сказал, что постарается забыть произошедшее, как страшный сон, а помогут ему в этом занятия любимым спортом.

А теперь на секунду представьте, что они делают с теми мальчиками (и, возможно, девочками), у кого мама — не судебный пристав. А, допустим, алкоголичка со стажем. И рубище на них надето не потому, что они собираются поиграть в футбол. А потом вспомните, что никакой внятной статистики по беспризорным у нас нет — мы не знаем их точного числа и не отслеживаем их бесследных исчезновений. Их как бы нет. Представляете, что бы сделали с настоящим беспризорным в том отделении, куда отволокли Гладышева, спасенного пенсионеркой и родителями? Его-то некому было бы вытаскивать. На нем, вероятно, там бы еще долго оттаптывались, и никто бы слова не сказал.

Это я не к тому, чтобы мы все дружно поздравили Никиту Гладышева. Он-то пускай действительно постарается все это забыть. Я к тому, чтобы вы не удивлялись, когда уцелевшие беспризорники вырастут и захотят все-таки отомстить. И не только тем, кто топтал их в отделениях, а и тем, кто шел мимо, полагая, будто так и надо.

5 мая 2006 года

№ 413, 8 мая 2006 года

Детородные органы

Приятно, что рождение (а стало быть, и зачатие) ребенка преобразилось в дело государственной важности.

Главной проблемой современной России президент Путин считает демографию. Оно и правильно. Мы рожаем мало и неохотно. Причин хватает. Президент призвал резко повысить выплаты за первого, капитально — за второго и колоссально — за третьего ребенка. Он также намерен поощрить усыновление и вместо семисот опекунских рублей платить ежемесячно четыре тысячи. Короче, с некоторой частью Стабфонда мы, кажется, определились: не с самой большой, большая самим нужна, но тем не менее.

Пока он все это говорил, в зале счастливо аплодировали. Каждому повышению, каждой выплате. То есть все как бы согласны, что с демографией у нас дело швах. И что лучший способ разрешить эту проблему — выплатить матерям пособия. Но это какой-то, простите, очень уж материалистический подход. Был во времена моей юности такой анекдот: студенческая любовь — это когда негде, трагическая — когда некого, комическая — когда нечем. А бывает еще философская: есть где, кого и чем, но зачем?!

Завести ребенка — значит некоторым образом представлять себе будущее страны. Рожают там, где верят в завтрашний день; где могут купить квартиру; где есть надежда на вертикальную мобильность и окружающую стабильность… Ради четырех тысяч рублей может родить только алкоголичка, которой похмелиться не на что. Надо чувствовать, что ребенок твой нужен стране. А как уверишься в этом, когда и родитель не больно-то нужен? Когда в том же самом Послании вторая главная тема — враждебное окружение, от которого нам обязательно надо спасаться? Ясно же, почему стране нужны дети. Президент так и сказал: армия — полтора миллиона, а воевать некому. Правда, он имел в виду боеготовность. Но, поскольку отмена отсрочек случилась только что и была, кажется, не последней, — ясно, что не в одной боеготовности дело. Служить некому. У меня, честно говоря, давно уже есть ощущение, что России не нужно особенно много населения — трубу обслуживать хватит, и ладно. Но тут выясняется, что трубу надо еще и защищать. А для этого требуется несколько больше народу, чем для разведки недр и их последующего опустошения.

Собственно, меня пугает не только тот факт, что кадры востребованы сегодня главным образом в армии. Меня пугает то, что никакого нового смысла для увеличения рождаемости никто так и не придумал. Ребенок — это, как хотите, ответственность, и я должен представлять, в какой мир его привожу. А приводить его в мир, полный конфронтаций, скучный и демагогический мир современной России, где нет ни чувства всенародной солидарности перед лицом новых испытаний, ни сколько-нибудь внятных правил игры, — мне лично совершенно неохота. Я не уверен, что в мире тотального лицемерия, где ни одно слово не равно себе, а залогом процветания является лизательская верность под псевдонимом «государственничество», ребятам будет так уж комфортно. И в то, что наши дети будут счастливее нас (любимое обещание всех российских правительств), — я верю не особенно, поскольку моим родителям это тоже говорили. И счастливее я пока только в том отношении, что не живу в коммуналке. Я уже поучаствовал в приросте российского населения. Дочери моей предстоит через год поступать в институт, который, сколько я могу судить об отечественном образовании, подготовит ее к чему угодно, кроме реальной жизни, и не гарантирует никакого трудоустройства. Сыну пока восемь. И лет через десять, если мы все доживем, ему предстоит защищать Родину, у которой весьма приблизительные представления о собственных принципах, но неизменно твердая уверенность в своем величии. Последние пятнадцать лет русской жизни были неуклонной деградацией всего и вся, кроме свободы торговать и торговаться, и что-то я пока не вижу, чтобы эта тенденция переломилась. Разве что за детей стали больше платить.