Статьи и воспоминания - [29]

Чем же дышал Евгений Шварц? Многие его современники наверняка сильно удивились бы, узнав, что он — всерьез верующий православный христианин, который, в общем-то, не слишком и маскировался.

Служба на всю жизнь

Первое посещение церкви, которое запечатлела его память, произошло летом 1899-го в Екатеринодаре (с 1920 года — Краснодар — В.С.), где жили родные его отца. В дневнике за 1954 год Шварц так рассказывает об этом: «Я стою, судя по всему, в алтаре. Священники в белых ризах служат, поют, взмахивая кадилом… На блюде лежит нечто полукруглой формы… Эту странную службу я запомнил отчетливо на всю жизнь. И часто в нее играл, поворачиваясь величественно и взмахивая кадилом». А года через два, уже в Рязани, бабушка по материнской линии, узнав, что родители еще ни разу не причащали Женю, отвела его в храм. «Когда я принял Причастие, то почувствовал то, чего никогда не переживал до сих пор. Я сказал бабушке, что Причастие прошло по всем моим жилочкам, до самых ног. Она ответила, что так и полагается. Много спустя я узнал, что дома она плакала. Она увидела, что я дрожал в церкви, — значит, Святой Дух сошел на меня».

В блокадную зиму 1941-го он говорил писательнице Вере Кетлинской: «У нас с вами есть одно преимущество — видеть людей в такой ситуации, когда выворачивается наизнанку вся их суть». Спустя год он напишет в дневнике: «Бог поставил меня свидетелем многих бед. Видел я, как люди переставали быть людьми от страха… Видел, как ложь убила правду везде, даже в глубине человеческих душ». Указывая на несправедливость и пороки, Шварц предлагал человеку задуматься над своими поступками и начать исправляться. В пьесе «Голый король» Шварц так говорит о пробуждении сознания: «Ты на народ посмотри! Они задумались. Задумались!». Некоторые письма он заканчивал словами: «Давайте будем мудры».

«Наблюдательный Евгений Львович все подмечал и, казалось, видел человека сквозь увеличительное стекло», — вспоминала актриса Елена Юнгер.

Весной 1926 года Шварц, редактируя «Республику Шкид» (первая советская книга о беспризорниках, написанная бывшими беспризорниками Леонидом Пантелеевым* и Григорием Белых), спросил внезапно, в лоб, у девятнадцатилетнего Л. Пантелеева:

— Ты в Бога веришь?

— Да. Верю.

— Я — тоже.

Этот неожиданный диалог положил начало долголетней дружбе двух классиков детской литературы. Пантелеев понимал Шварца как никто другой, так как и сам до окончания своей земной жизни оставался искренне верующим человеком.

Позже, в расстрельные тридцатые и сороковые, Евгений Львович не боялся открыто дружить с академиком Владимиром Ивановичем Смирновым, знаменитым математиком, ездившим каждую субботу из Комарова в Никольский Морской собор к всенощной; с большим почтением отзывался об архиепископе Крымском и Симферопольском Луке (Войно-Ясенецком), ныне прославленном в лике святителей. В доме Шварцев часто бывали сын владыки Луки — Михаил, известный патологоанатом, и священник Иоанн Чакой, служивший в кафедральном Никольском соборе. Слушал Евгений Львович вместе с супругой Екатериной Ивановной и еженедельные проповеди архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского) в передачах «Голоса Америки».

Евгений Львович всю жизнь был окружен друзьями и приятелями, которых притягивал к себе подобно магниту.

Но лишь немногие знали, что он молился, хотя в храме в последнее десятилетие бывал не часто. В такое страшное время жил, когда даже с друзьями, даже с близкими по крови не всегда можно было решиться на откровенность. Зато полностью раскрывался в пьесах (а их 25), в которых говорил об одном: о любви к людям и о неминуемом торжестве добра над злом.

В произведениях Шварца злодеи получают в первую очередь духовное наказание, и задолго до развязки — в процессе своей деятельности. Тень снедаема разрушительной завистью к своему хозяину; Дракон, угнетавший город двести лет, сам живет в непрерывном страхе перед угнетенными; Охотник в «Обыкновенном чуде» боится потерять первенство среди охотников. То есть преступления и пороки делают жизнь преступников более бессмысленной. Шварц привлекает наше внимание к этим истинам не бия себя в грудь — не любил он высокопарных слов и позерства, — а исподволь, рисуя реальные картины жизни людской.

Но он не только давал библейские аллюзии в тексте пьес и стихов — он еще рисовал картину спасения по вере и этапы жизни христианина. Рассмотрим эти картины

последовательно.

О вере и любви

Уже само имя главного героя пьесы «Тень» — Христиан Теодор (от греч. христианин, следующий Христу, и дар Божий) — косвенно намекает на личность человека (у Андерсена это просто Ученый без имени). Ученый Христиан приезжает в город-царство лжи и лицемерия и сразу же становится там «нежелательным» чужаком («надо его съесть», — говорят местные людоеды).

В мире корысти и предательства, где отсутствует вера как главная составляющая человеческого спасения, он — светильник чистоты. Невинность и чистота — это вызов греху и испорченности (об этом Шварц пишет также в «Медведе» («Обыкновенное чудо») и в «Голом короле», где есть фраза, обращенная к Принцессе: «Молчите! Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи!»). Беседуя с Принцессой, которая «не верит ничему», Христиан изумляется: «Не верить ничему — да ведь это смерть! Все безразлично — это еще хуже смерти. Вы огорчили меня! …И все-таки… я люблю вас…».