Стать Джоанной Морриган - [91]

Мои размышления о возвышенном благородстве прерваны репликой Тони.

– Значит, монахиня, минет и губная помада, – говорит он со смехом. Мы как раз на секундочку оторвались друг от друга, чтобы чуть-чуть отдышаться. Он лежит на спине, я восседаю на нем верхом. – Я смотрю, ты зря времени не теряешь.

– Да, – отвечаю я с гордостью. – Секс-приключения – наше все!

Я расстегиваю его рубашку и снова трусь об него. Знойно и недвусмысленно. Разговоры отставить! Мы – животные! Бессловесные твари!

– Так ты любительница приключений, – говорит он, запустив руки мне в волосы. Его голос звучит глухо и вкрадчиво.

– Да! – Я целую его грудь, распахнув уже полностью расстегнутую рубашку. – Я как Христофор Колумб – плыву вокруг света и всегда ищу новый Ньюфаундленд у кого-то в штанах. Ой, смотри! Я нашла Нью-Йорк!

Я уже расстегнула его ширинку.

– Ты такая развратная, – говорит он, явно довольный. И повторяет, вдруг посерьезнев: – Ты такая… плохая девчонка.

Странно слышать от Тони такие простые – чтобы не сказать примитивные – фразы. Обычно любое моральное суждение в его исполнении сопровождается указанием на социальный контекст, как в тот раз, в редакции, когда Роб Грант назвал Шинейд О’Коннор «лысой юродивой с диким взглядом», и Тони прочел ему получасовую лекцию о католической церкви в Ирландии и радикальных предвестницах феминизма, чья задача – «расхерачить укоренившиеся предрассудки». Все время лекции Роб стоял за спиной Тони и кривлялся, изображая сумасшедшую Шинейд О’Коннор. Но все равно.

– Очень плохая, – согласно киваю я.

– Эта твоя история со свечкой… – говорит он. – И с горячим воском. Интересная история, да. Знаешь, не каждый бы согласился на такие эксперименты. Далеко не каждый.

Он выразительно смотрит на меня.

Ага, все ясно. Я тебя поняла, мой прелестный, изысканный извращенец. На тумбочке у кровати как раз есть свеча. Я смотрю на Тони своим лучшим взглядом суровой госпожи – судя по моему отражению в его глазах, это совсем не похоже на «Венеру в мехах», скорее на Лилит из «Веселой компании» в том эпизоде, когда Фрейзер привередничает насчет костюма, но все равно, – и тянусь за свечой. Я оболью гениталии этого человека горячим воском! Я выполняю любые желания! Но Тони внезапно переворачивается и подминает меня под себя.

– Что мне в тебе нравится, так это пристрастие ко всему нехорошему, – говорит он и прижимает мои руки к кровати, не давая мне вырваться.

Следующие полчаса я провожу в полном недоумении. Я всегда думала, что если когда-нибудь мне доведется участвовать в садомазохистских игрищах, я буду садо. Не мазо. Я чувствую себя прирожденным садо. Садо активен, он выполняет большую часть работы – прилагает усилия, успокаивает, подчиняет себе и всячески ублажает благодарного мазо.

Как человек, не боящийся тяжелой работы, я всегда думала, что мне как нельзя лучше подходит роль садо. Я сексуальная труженица. Чуткая, щедрая, прилежная госпожа в роскошном кожаном одеянии – как у Мадонны.

Но, наверное, я ошибалась и Тони сумел разглядеть во мне скрытого мазохиста. Наверняка разглядел – иначе зачем он затеял все то, что затеял?

В первые две-три минуты я чувствую… только досаду и раздражение. Если честно, из меня получился бы лучший садист, чем из Тони. Я много читала по теме, читала все, что нашла в библиотеке – де Сада и Анаис Нин, «Радугу тяготения» и «Историю О». Сначала идет удовольствие, и только потом боль. Я знаю, что нельзя бить в одно место два раза подряд. И бить надо только по мягким местам, не по кости. Жестокость должна обязательно перемежаться лаской. Ты не зверствуешь, ты обольщаешь.

То, что творит со мной Тони, больше похоже на наши «борцовские» поединки с Люпеном. За тем исключением, что Тони и вправду делает мне больно. Один раз я все-таки не выдерживаю и говорю «ЭЙ!» с ярко выраженным, возмущенным вулверхэмптонским акцентом, но сама понимаю, что это сбивает настрой, и в следующий раз выдаю что-то вроде «Мммммым». Я отзывчивая и старательная партнерша.

Нет, честное слово, у меня получилось бы лучше. Я себя чувствую Бобом Диланом садистского секса, когда он приходит на вечеринку и предлагает собравшимся всего себя, всю свою сексуальную гениальность и опыт, а хозяин ему говорит: «Да ну на фиг. Лучше послушаем моего брата. Он притащил синтезатор и сыграет нам парочку песен «Milli Vanilli».

У меня даже не появляется мысли: «Мне это не нравится. Я не хочу заниматься такими вещами», – потому что откуда мне знать, нравится это мне или нет? Я еще формирую себя. Я каждый день узнаю о себе что-то новое. Возможно, сегодня – как раз такой день, когда мне предстоит обнаружить в себе тайного мазохиста, пусть даже действия Тони меня совершенно не возбуждают. И вряд ли уже возбудят.

В конце концов – категорически не понимая, в чем смысл этих игрищ, – я делаю то, что всегда делаю во время секса: представляю себя на месте партнера. Представляю, как ему сейчас хорошо. Как хорошо быть привлекательным и сексапильным Тони Ричем в постели с раскрепощенной семнадцатилетней девчонкой. Я представляю, как его возбуждает все это действо. Как неимоверно приятно поместить свой возбужденный затвердевший член в кого-то теплого, мягкого и отзывчивого и готового его принять. Как приятно катать молодую девчонку по всей огромной кровати и ставить ее – девчонку, а не кровать, – в самые разные позы. Как приятно, когда есть кто-то, кто тебя хочет. Кто потакает твоим фантазиям.