Стать Джоанной Морриган - [68]

Я признаюсь, что ни разу не слышала, как рок-звезды делают большие дела. Эйли всегда меня опережает на шаг.

– Интересно, кто из нынешних звезд испражняется громче всех? – размышляю я вслух. – Наверное, Селин Дион. У нее дома наверняка установлен фарфоровый викторианский унитаз с ручной росписью внутри и снаружи, и она деликатно выкакивает тысячи крошечных плотненьких сухих катышков. Как кролик. Дзинь, дзинь, дзинь!

– Ага, – говорит Эйли. Ее лицо не меняется – это все то же холодное, отрешенное, совершенно пустое лицо, которое она носит с рождения, – но она явно заинтригована. Помолчав две секунды, она говорит: – А Принс потихонечку срет за диваном, как кот. Потом скребет по ковру, вроде как зарывает, и идет заправлять Шине Истон.

– А Ник Кейв выташнивает погадки, как сова. С мелкими косточками внутри.

Мы беседуем в таком духе, пока не перечисляем все туалетные привычки практически всех музыкантов, занимающих первые сорок мест в мировом рейтинге.

А потом после задумчивой паузы, за время которой мы успеваем выкурить по сигарете, Эйли спрашивает:

– Так ты с ним спала? Ты спала с Джоном Кайтом?

– Может быть.

– Значит, нет, – говорит Эйли. – С виду ты целка целкой.

– Я не целка!

– Нет, целка.

– Нет, не целка! Я знаю… какая сперма на вкус!

Эйли смотрит на меня.

– Как отбеливатель для белья.

Салли из «Bleach» говорила об этом в одном интервью, когда объясняла, почему их группа называется «Bleach», что помимо прочего означает «отбеливатель». Видимо, Салли знала, о чем говорит, потому что Эйли легонько кивает, удовлетворившись ответом.

Но ее вопрос разбередил что-то во мне. Мои нецелованные поцелуи ощущаются грузом на шее. Груз вполне осязаемый. Как токсический зоб или несчастливая подкова на толстой цепи, которую мне приходится постоянно таскать на себе. Иногда эта тяжесть мешает мне говорить. Иногда она мешает дышать.

– Хотя у меня уже целую вечность не было секса, – признаюсь я, и это чистая правда. Мне уже семнадцать, и за все семнадцать лет жизни у меня еще не было парня. Я даже ни разу не целовалась. Джон Кайт не считается – там было без языка. Вся жизнь – это целая вечность. – Я уже вся обстрадалась.

Эйли смотрит на меня, потом кивает в сторону «Новы» и спрашивает:

– Видишь, с ними высокий парень?

Вижу, да. Долговязый нескладный юнец с совершенно обычным, неприметным лицом.

– Он с тобой переспит. У него прозвище «Поцелуйщик».

Смотрю на него снова. Поцелуйщик. Даже не знаю, как его описать. Он просто… нормальный. Все части тела на месте, лицо спереди, как положено. У него… голова. Руки. Ноги. «Мартенсы». Поцелуйщик.

– Он с тобой переспит, если хочешь, – говорит Эйли. – Он как раз этим и занимается. Он спал со всеми моими подругами. Знаешь, бывают такие детские аттракционы-качалки у магазинов? Лошадка или жираф. Бросаешь в прорезь монетку в десять пенсов, садишься на него верхом и качаешься. Вот он такой же жираф. Всегда наготове, если кому-то захочется покачаться.

Снова смотрю на него. А потом, потому что я уже выпила пару бокалов, смотрю на часы. Видимо, подсознательно проверяю, настало ли время для моего настоящего первого поцелуя. Часы подсказывают, что сейчас 21.47, понедельник, 17 мая 1993 года… Как-то все слишком быстро. Впрочем, я и сама быстрая. Очень быстрая, да. Потому что вот прямо сейчас у меня состоится первый поцелуй!

Я уточняю:

– И как оно… будет происходить?

Эйли идет сквозь толпу на танцполе, я – следом за ней.

– Привет, ребята, – говорит Эйли «Нове» и Поцелуйщику.

– Привет, Эйли.

– Это Джо… Долли Уайльд. Моя двоюродная сестра.

– Ты Долли Уайльд из «Disc & Music Echo»? – спрашивает кто-то из «Новы». Кажется, он впечатлился.

– Да, – отвечаю. – Почти всегда.

– Круто! – говорит он и вдруг как-то весь пасмурнеет. – Погоди. На прошлой неделе ты раскритиковала «Uncle Tupelo». Они нормальные, «Uncle Tupelo».

Ну, блин. Я пришла за поцелуем – а не за тем, чтобы обсуждать американскую музыку.

– Я сейчас не на работе! – говорю я, выразительно взмахнув рукой.

– Это в твоей статье было, что Нил Янг владеет, типа, семьюдесятью процентами всех бизонов Америки? – спрашивает кто-то другой из «Новы».

Я говорю:

– Да.

– Это правда?

– Я думаю, да.

– Это только мне одному кажется странным? – говорит он. – Нил Янг – владелец бизонов. Офигеть.

Я говорю:

– Да. Все равно что узнать, что корректирующую жидкость «Вайт-аут» изобрела мама Майка Несмита из «The Monkees».

«Нова» поражены.

– Да ладно!

– И тем не менее, – говорю я. – Видимо, ей надоело смотреть, как ее сын вечно пишет название группы с ошибкой[5], и она от досады изобрела корректирующую жидкую бумагу.

Парень Эйли, басист «Новы», вспоминает, как он обдолбался впервые в жизни. Как раз нанюхавшись «Вайт-аута».

– Только это был не «Вайт-аут», а какой-то другой, самый простенький канцелярский корректор.

Разговор тут же съезжает на обсуждение, что еще можно купить в канцелярской лавке, чтобы словить кайф. Обсуждение проходит со знанием дела. Клей, спиртовые маркеры, баллончики с газом для заправки зажигалок. Я понятия не имела. Получается, канцелярская лавка в ТЦ «Мандер» это наш вулверхэмптонский эквивалент «Студии 54». Наркотический Клондайк. Я понятия не имела. Я всегда покупала там только скрепки для степлера.