Стать Джоанной Морриган - [69]

Но это весьма поучительное обсуждение все-таки не приближает меня к поцелую. Я смотрю на Эйли. Она все понимает и тактично уводит «Нову» «заняться… всяким таким», и мы с Поцелуйщиком остаемся наедине.

Поскольку я никогда в жизни не целовалась, я не очень себе представляю, как активировать эту функцию у мужчины. Я вспоминаю все поцелуи, которые видела в кино и в жизни. Я точно знаю, что фраза «Теперь жених может поцеловать невесту» действует безотказно – но в данном случае она представляется неуместной. Хан Соло целует Лею, перед тем как они вместе прыгают на веревке через пропасть в космическом корабле, – но у меня нет таких декораций.

Я пытаюсь вспомнить, как начинаются поцелуи в «Звуках музыки». Обычно мы прогоняем все романтические эпизоды на ускоренной перемотке, потому что Люпен начинает вопить: «Фу, целуются!» Я помню только, как Кристофер Пламмер и Джули Эндрюс носятся друг за другом вокруг беседки на большой скорости – и тут Поцелуйщик оправдывает свое имя и просто… целует меня.

Похоже, это типовой поцелуй заводской регулировки: три поверхностных поцелуя в губы, потом один – с языком. И все же свершилось! Я целуюсь! Капитаны этого ночного клуба собирают команды сексуально активных подростков – и теперь наконец-то назвали и мое имя тоже!

Я целуюсь уже две минуты. Это слегка затруднительно, потому что волосы лезут мне в рот, и нам приходится их убирать, прерывая процесс. В конце концов я включаю практичность, говорю: «Погоди две секунды» – и убираю волосы в хвост. И мы возвращаемся к поцелуям. Поцелуи, как я и подозревала, штука приятная. Я бы поставила их после телика, но однозначно перед спиртными напитками, парками аттракционов и выдавливанием прыщей. Или выдавливанием прыщей на спине Крисси – однажды на Рождество он разрешил мне выдавить ему прыщи, если я никому об этом не скажу.

В какой-то момент я открываю глаза и вижу Эйли на другом конце комнаты. Она наблюдает за мной и задумчиво курит.

Вперед, говорит она мне одними губами.

Мы с Поцелуйщиком целуемся десять минут – я потом сверилась по часам, – а потом группа выходит на сцену, и он говорит: «О, мне нравится эта песня», и мчится к сцене. Но я не в обиде. Поцелуйщик свое дело сделал. Он сослужил мне хорошую службу, за что я очень ему признательна. Если нужно перегнать стадо овец с одного пастбища на другое, ты зовешь пастуха. Если роняешь в раковину обручальное кольцо и его смывает в канализацию, вызываешь сантехника. Если не хочешь остаться без первого поцелуя, пока не стала еще на день старше, ты обращаешься к Поцелуйщику. Теперь я себя чувствую гораздо лучше.

– Как его зовут? – спрашиваю я у Эйли чуть позже. – В смысле, этого Поцелуйщика.

– Гарет, – отвечает она.

Мы смотрим друг на друга.

– Давай все-таки звать его Поцелуйщиком, – говорю я.

 Когда я прихожу домой, Крисси сидит на диване в гостиной, смотрит по телику «Евротреш». Люпин спит у него на коленях.

– Я думал, ему это будет полезно с образовательной точки зрения, – говорит Крисси, глядя на Люпена. – Но он заснул до того, как показали сюжет о голых уборщиках.

– Я целовалась! Впервые в жизни! – говорю я с торжествующим видом. По дороге домой я думала только о том, что вот сейчас я приду и расскажу Крисси. Мне почему-то казалось ужасно важным рассказать обо всем Крисси.

– Ага, – говорит он, глядя в экран телевизора.

– Это мой первый поцелуй! – поясняю я на всякий случай.

– Угу, – говорит Крисси.

– Я не хотела, чтобы ты… за меня волновался. Ну, что я ни с кем не целуюсь, – говорю я. – Я боялась, а вдруг ты подумаешь, что со мной что-то не так. Но нет! Со мной тоже целуются!

Крисси смотрит на меня.

– Это, случайно, не Гарет с тобой целовался? – спрашивает он. – Такой… ну… самый обычный?

– Да! Это был Гарет! Это был Гарет!

– В прошлом году он переспал с Жирным Томми, – сообщает мне Крисси.

Я все еще пытаюсь сообразить, что делать со своим лицом, и тут он добавляет:

– Папа хотел с тобой поговорить. Он в саду. Снова ужратый.

Я тоже ужратая, так что все хорошо – мы с ним будем ужратыми вместе! Собственно, для того люди и напиваются. В этом весь смысл.

Папа сидит в глубине сада, на скамейке, которую сделал сам – разумеется – из доски и кирпичей. Горящий кончик его сигареты порхает в воздухе в темноте, словно крошечный блуждающий огонек.

– Привет, Джо! – говорит папа и пододвигается, освобождая мне место. – Хороший был вечер?

– Ага, – говорю я и сажусь рядом с ним.

Я люблю сидеть с папой вдвоем, как сейчас. Когда я была маленькой, мы с ним ездили за покупками. Только вдвоем, я и папа. Приезжали пораньше, пока в супермаркете нет толпы, и сидели на низком заборчике перед входом, ждали, когда откроется магазин, и папа рассказывал мне истории из своего детства в шропширской деревне, в многодетной семье с семью братьями и сестрами.

– Тогда никаких социальных пособий не было и в помине, – говорил он, пока мы сидели и ждали. Мальчишка-подросток в рабочей спецовке ходил по стоянке и собирал магазинные тележки, брошенные со вчерашнего вечера. Катясь по асфальту, они оглушительно дребезжали. – Церковь давала какие-то деньги совсем неимущим. Священник ходил по домам и смотрел, как живут прихожане, и если вдруг видел, что у тебя есть какая-то мебель, которую можно продать, то – хлобысь! Никаких больше тебе вспоможений от церкви. Так что когда приходил проверяющий, твоя бабуля держала его у передней двери, отвлекала беседой, а мы с братьями-сестрами хватали столы и стулья, тащили их в сад через заднюю дверь и перекидывали во двор к соседям. А соседи швыряли свою мебель к нам, когда проверяющий приходил к