Стать Джоанной Морриган - [40]
Конкретно в эти минуты – в четверг вечером – папа пытается припарковать наш фургончик на стоянке у «Эдвардса № 8». Места там мало, но папа упорно долбится задним бампером в мусорный контейнер. Как я понимаю, со скрежетом и жутким грохотом, но изнутри ничего не слышно, потому что в салоне грохочет «Солдат-буффало». Рычаг переключения передач дрожит от басов.
Вся неделя прошла увлекательно и поучительно. В смысле, это был тихий ужас. Я собиралась добраться до Бирмингема на электричке и попросила у папы денег на билет. Денег он мне не дал, мотивируя это тем, что он помнит, каким был мудаком в ранней юности, и что именно они с друзьями творили в вечерних электричках, и категорически не желает, чтобы мне встретились такие же юные отморозки.
– Что-то подобное ты уже говорил, – сказала я. – Ты повторяешься.
– Что-то подобное ты уже говорила маме, – ответил он. – Ты сама повторяешься.
Он объявил, что сам отвезет меня в Бирмингем.
– Ты же можешь внести меня в гостевой список, да? – говорит он. – Пэт Морриган плюс один. Как в старые добрые времена. Изучить конкурентов всегда очень даже пользительно. Надо быть в курсе, что нынче делает молодежь. Хороший стимул, чтобы быть в форме.
Его увлеченность современным альтернативным роком, равно как и рыцарские порывы по отношению ко мне, смотрелись бы куда достойнее, если бы он предложил отвезти меня в Бирмингем до того, как узнал, что студия оплачивает журналистам «прохладительные напитки», выпитые в клубном баре во время концерта.
– Ну что ж, – говорит он сейчас, запирая фургон и потирая руки. – Где там обещанные «прохладительные напитки»?
Инвалидный значок позволяет ему парковаться практически где угодно. Вот и теперь он поставил фургон прямо у входа в клуб. Как я понимаю, на автобусной остановке. Это явное нарушение всех правил наряду с оглушительным долбежом в мусорный бак привлекло к нам активное внимание людей, стоящих в очереди на вход в «Эдвардс № 8». На лицах явно читается вопрос: «Кто вы, на хрен, такие?»
Папа уверенно подходит к швейцару, не забывая хромать. По сути, это разводилово, а разводить папа умеет и любит. Однажды, когда он рассказывал нам о том, как делал предложение маме, он употребил то же самое слово.
– Я сделал ей предложение на пляже в Брайтоне, – сказал он, отхлебнув «Гиннесса». – Я развел вашу маму.
– Мы должны быть в гостевом списке, – говорит он швейцару голосом аристократа, просвещающего дремучих пейзан. – Джоанна Морриган плюс один.
Швейцар в явном сомнении сверяется со своим списком.
– Э… нет, – говорю я папе и обращаюсь к швейцару. – Там должна быть… э… Долли Уайльд. Долли Уайльд плюс один.
– Долли Уайльд? – Папа задумчиво хмурится и смотрит так, словно разглядел меня по-настоящему впервые за несколько месяцев. Я, разумеется, во всем черном. На голове – шляпа-цилиндр, купленная на барахолке. В честь Слэша из «Guns N’ Roses». Выгляжу я потрясающе. По крайней мере, не так, как выглядела год назад.
– Долли Уайльд?
Я говорю:
– Это мой псевдоним. Долли Уайльд.
– Ага, – говорит папа вроде как с одобрением. – Псевдоним. Ничо так, нормальный.
Я жизнерадостно сообщаю:
– Она была знаменитой алкоголичкой и лесбиянкой.
– Чума! – говорит папа.
Швейцар отстегивает заградительную веревку и пропускает нас в клуб.
Я еще никогда не была на концерте. Мой первый концерт – и мне платят за то, что я здесь! Для меня все непривычно, все внове. Мы с папой приехали очень рано – в клубе почти никого нет. В эдвардианские времена это был мюзик-холл. Теперь стены покрасили тускло-черной «рок-музыкальной» краской. Все какое-то потертое и облезлое, все пропахло общественным туалетом и застарелым сигаретным дымом.
Здесь происходит рок-музыка! Здесь собирается продвинутая молодежь! Рок-музыка пахнет общественным туалетом и сигаретным дымом! Я учусь! Я просвещаюсь! Я в полном восторге. Я стою на пороге великих открытий!
– Пойду раздобуду обещанные прохладительные напитки, – говорит папа и мчится к бару.
Я иду к сцене, чтобы забить себе место. Я хочу быть уверена, что мне будет хорошо видно обе группы – «Chapterhouse» играет на разогреве, они сейчас популярны и у всех на слуху – и мой обзор станет лучшим обзором из всех печатавшихся в «D&ME».
Я встаю прямо перед центральным микрофоном – где будет стоять вокалист Билли Корган – и закрепляю позицию, достав из кармана блокнот и ручку. Открываю блокнот и пишу: «SMASHING PUMPKINS» – «ЭДВАРДС № 8», БИРМИНГЕМ, 19 ноября 1992-го».
Я оборачиваюсь и вижу, как папа пьет «Гиннесс», опираясь о барную стойку. Он беседует с каким-то дядькой. Папа видит, что я на него смотрю, салютует мне бокалом и произносит одними губами:
– Я прохлаждаюсь.
Я молча киваю.
До начала концерта – еще почти час и сорок минут. Я тяжко вздыхаю. Может быть, я и вправду пришла слишком рано.
«ЭДВАРДС № 8», БИРМИНГЕМ, ЗАПАДНЫЙ МИДЛЕНДС, ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЕВРОПА, ЗЕМЛЯ, МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ, БЕСКОНЕЧНОСТЬ», – пишу я в блокноте своим лучшим почерком.
Мне шестнадцать, и мне платят по числу слов.
Время – десять минут одиннадцатого. Все не так весело, как мне представлялось. Мне удается удерживать свое место – прямо напротив микрофона Билли Коргана, – но с большим трудом. Как оказалось, фанаты у «Smashing Pumpkins» какие-то странные. Они танцуют под каждую песню. Вернее, скачут на месте, интенсивно пихаясь локтями.
