Старый шут закон - [23]

Глава 5 Пол Шермерхорн

Возвращаясь в машине Хогартов к себе в контору, Пол с тоской почувствовал, что у него начинается приступ депрессии. Хогарты обсуждали Берни Бека, ожидая, чтобы Пол дополнил его портрет деталями. Но Пол лишь повторял время от времени, что судья — человек порядочный и поэтому все будет хорошо, — большего он позволить себе не мог.

При других обстоятельствах Пол не стал бы скрывать, как относится к Берни Беку, и рассказал бы о его импульсивном характере и о его карьере, о том, что главная его страсть — политика и он предается ей с азартом игрока, что он без зазрения совести использует свои военные заслуги, пробиваясь к руководящим постам в местных отделениях Американского легиона и демократической партии, и участвует в сомнительных махинациях архиепископа и высших церковных чинов из епархии. Берни инстинктивно тяготеет к людям влиятельным, с положением, которые могут помочь ему выдвинуться на политической арене, а не к избранному меньшинству, чье мнение единственно важно и за чье доверие и поддержку только и стоит бороться.

Все знакомые Пола недооценивали роль Барбары, которая помогала Берни выпутываться из самых подозрительных его альянсов и защищала его политическую независимость — или видимость таковой. Если бы не она, Берни, вероятно, уже давно скатился бы до положения прислужника при горстке власть имущих, которые в благодарность за его услуги продвигали бы его все выше и выше по общественной лестнице, пока он не окажется на самом ее верху — или не поймет всю тщету своих усилий… или пока всесильные владыки не выставят его вон и не заменят другим слугой, более молодым и покладистым, как… как, например, Луис Кортес. Берни питал слабость к Луису, возможно, потому, что видел в Луисе себя — только без денег, без положения в обществе, без диплома Колумбийского университета… и без Барбары, определявшей его шкалу ценностей.

Лишь благодаря Барбаре он не опустился до уровня этого политического подонка Дьюи Соумса четыре года назад, во время омерзительной предвыборной кампании. Дьюи публично обвинил Берни в безнравственности, распространив слух, что он и Барбара провели в гостинице ночь, не будучи еще женаты, и в качестве «доказательства» пустил по рукам фотографию записи в гостиничной книге, на которой трудно было что-нибудь разобрать. Чтобы не остаться в долгу, Берни решил напечатать в газете данные под присягой показания некой слабоумной девицы из Компостеллы о том, что Соумс — отец ее незаконнорожденного ребенка. Барбара этому решительно воспротивилась, заявив, что, черня Соумса, Берни не защитит доброго имени жены, что же касается женщин, они ее не осудят, а многие даже позавидуют такой романтической прелюдии к законному браку.

Та же самая Барбара через год убедила Берни принять должность окружного судьи и отказаться от намерения купить газету, с помощью которой он хотел повести наступление на противника.

Она не раз и не два спасала его честь, которой он готов был пожертвовать ради мести.

Она не преграждала ему путь наверх — о нет! Но ради нее он соглашался не спешить с выполнением своего желания — пробиться туда любой ценой. И тем не менее он всегда старался выжать из своего положения как можно больше. Он столько лет был всего лишь подающим надежды молодым демократом из округа Вирри, что неожиданно свалившиеся почести произвели в нем странную перемену. Он жаждал бесконечных напоминаний, что он уже не просто Берни Бек — славный парень, как говорится, свой в доску, а «его честь», в чьем присутствии вольности допускаются только «с разрешения суда».

Сначала Пол хотел объяснить Хогартам, почему он разговаривал с Берни так официально, но потом понял, что, рассказывая им о Берни, вынужден будет рассказать слишком много о себе самом. И о Сибил. И… о Барбаре. Выдать им тайну, о которой не знала ни одна живая душа. И никогда не узнает — во всяком случае, от него.

Чтобы спасти жизнь Сибил, он отдал много лет своей жизни, и остаток его дней тоже будет принесен ей в жертву. Хорошенькая, честолюбивая девушка, на которой он когда-то женился, подруга и помощница, чьи светские таланты и семейные связи должны были обеспечить ему блестящую карьеру, под натиском болезни превратилась в чахнущую, капризную страдалицу. Человек, приговоренный болеть до самого своего смертного часа, ничего не может дать другим — он способен только брать, а для мужчины без конца отдавать, ничего не получая взамен, так же тяжело, как для женщины все время только брать, брать, брать.

Пол понимал, что он больше чем кто-нибудь другой нуждается в ласковой тирании умной, уравновешенной женщины, которую он уважал бы за честолюбие и энергию. Когда-то Сибил была такой женщиной. Он не винил ее в том, что произошло. Когда болезнь с такой яростью набросилась на нее и чуть не столкнула в могилу, она просто смертельно испугалась — испугалась смерти. От болезни она в конце концов оправилась, хоть на это ушло много лет, а вот оправиться от страха ей уже никогда не суждено. Она жила и до последнего дня будет жить среди термометров и электрических грелок, среди врачей и лекарств, соблюдая строжайшую диету и строжайший режим, панически боясь простудиться, устать, съесть лишнюю ложку, переволноваться, слишком громко рассмеяться, слишком сильно обрадоваться… Даже самые простые свои потребности она не могла удовлетворить без мучительных сомнений и страха перед последствиями. В самую светлую минуту она вдруг спохватывалась и начинала корить себя: «Ах, я слишком развеселилась, мне это даром не пройдет, я буду наказана, я знаю». Разубедить ее, успокоить было невозможно. Сколько раз они уходили со званых вечеров, не пробыв там и часа, сколько раз ему приходилось просить своих гостей, чтобы они не засиживались, сколько раз он, вместо того чтобы идти на работу, оставался с ней дома, потому что ей померещилось, будто начинается обострение — да и как не начаться, ведь она слишком долго пробыла на солнце, слишком увлеченно играла на рояле, или споткнулась на лестнице, или слишком пылко отдалась любви.