Старый порядок и революция - [68]

Не сочтите, что Людовик XVI и его министры были единственными, кто использовал опасный язык, образчики которого я только что привел. Привилегированные классы, бывшие самым первым предметом народного гнева, иначе с простым людом и не разговаривали. Должно признать, что высшие классы французского общества начали заботиться о судьбе бедняков еще до того, как те стали внушать им страх. Они заинтересовались положением народа прежде, чем поверили, что его несчастья повлекут за собой и их собственную гибель. Наиболее очевидным это становится в десятилетие, предшествовавшее 89-му году: в этот период без конца говорят о крестьянах, сожалея об их незавидной судьбе, ищут способы ее облегчения, пытаются выявить главные злоупотребления, от которых больше всего приходится страдать, критикуют финансовые законы, наносящие им особый вред. Но в выражении этих новых симпатий ощущается обычно та же непредусмотрительность, что и раньше обнаруживалась в длительном равнодушии к народным бедствиям.

Прочтите протоколы провинциальных собраний некоторых областей Франции, относящиеся к 1779 г., а позднее — и всего королевства; изучите публичные документы, оставшиеся нам от их работы. Вы будете тронуты пронизывающими их добрыми чувствами и удивлены странной неосторожностью употребляемых в них выражений. «Часто случалось так, что деньги, выделяемые королем на содержание дорог, использовались ради удовольствия богатых, не принося никакой пользы народу, — говорится в документах провинциального собрания Нижней Нормандии от 1787 г. — Их нередко использовали, чтобы сделать более удобным подъезд к какому-либо замку, чем для облегчения доступа в какое-нибудь местечко или селение». В том же собрании дворянское и духовное сословия, живописав пороки барщины, вдруг предлагают пожертвовать 50 тыс. ливров на улучшение дорог, как они утверждают, чтобы это ничего не стоило народу. Возможно, для привилегированных сословий менее обременительным было бы заменить барщину общим налогом и выплатить долю народа. Но охотно поступаясь выгодами от неравноправного распределения налога, они пожелали сохранить его видимость. Расставаясь с доходной частью своего права, высшие классы сохранили за собой его наиболее ненавидимые народом стороны.

Другие провинциальные собрания, почти все состоящие из собственников, пользующихся правом освобождения от тальи и намеривающихся остаться таковыми, также не жалели темных красок для описания бед, причиняемых народу тальей. Из всех этих злоупотреблений они составляли ужасающую картину, с которой старательно срисовывали бесконечное множество копий. Но особенно интересно то, что к таким разительным доказательствам интереса, внушаемого им народом, они время от времени присоединяли общественные изъявления своего презрения. Народ стал предметом сочувствия со стороны высших слоев, не перестав еще быть объектом их презрения.

Провинциальное собрание Верхней Гиени, говоря о крестьянах, которых оно с таким пылом защищает, называет их «невежественными и грубыми существами, наделенными буйными, жестокими и непокорными характерами». Подобные выражения употребляет и Тюрго, так много сделавший для народа64.

Те же грубые выражения встречаются и в документах, предназначенных для самого широкого распространения и прочтения теми же самыми крестьянами. Можно подумать, что мы живем в одной из тех европейских стран, где, как в Галиции, высшие классы, говоря на ином, чем низшие классы, языке, не могут быть услышаны. Федисты XVIII века, часто выказывавшие по отношению к цензитариям* и прочим носителям феодальных прав дух мягкосердечия, умеренности и справедливости, неизвестный их предшественникам, все еще говорят о «подлых мужиках». Похоже, что подобные грубости составляли черту стиля эпохи, как говорят нотариусы.

По мере приближения 1789 года сочувствие к страданиям народа оживляется и становится все более неосторожным. Мне в руки попали циркуляры, адресованные в первые дни 1789 г. многими провинциальными собраниями жителям различных приходов, чтобы выяснить у них самих предъявляемые ими претензии.

Один такой циркуляр подписан священником, знатным сеньором, тремя дворянами и буржуа, которые были членами сословного собрания и действовали от своего имени. Эта комиссия приказывает синдику каждого прихода собрать всех крестьян и выяснить у них, что те имеют против способа распределения и взимания выплачиваемых ими налогов. «В самых общих чертах нам известно, что большинство налогов, в особенности соляной налог и талья, имеют разорительные последствия для земледельца, но кроме того мы желаем знать подробности о каждом злоупотреблении», — говорится в документе. Любопытство провинциального собрания на этом не останавливается: оно хочет узнать, сколько людей в приходе пользуются податными привилегиями — будь то дворяне, священники или простолюдины — и в чем именно состоят их привилегии; какова ценность имущества тех, кто пользуется податными привилегиями; много ли в приходе церковного имущества или, как тогда говорили, «имущества мертвой руки*», находящегося вне обращения, и какова его ценность. Но и этого еще недостаточно: собрание желает знать, какую сумму составили бы выплаты по всем налогам, — талья и ее разновидности, подушная подать, барщина — которую должны были выплачивать привилегированные слои, если бы существовало равенство в уплате налогов.