Старый корабль - [30]

Наконец заметили, что непонятно когда в толпу затесался Бо Сы и, обливаясь слезами, уселся на порожек старых ворот и вынул из рукава флейту. На него сердито закричали, стали прогонять, но он, не слушая никого, знай себе играл. Кто-то пнул его, а ему всё нипочём. Но когда подошёл охранник Эр Хуай с винтовкой на плече и сказал, что сломает ему флейту, он, прижав её к себе, стал валяться в пыли, а потом, улучив момент, убежал.

Музыка звучала до полуночи, головы людей покрыла холодная роса. Корпуса циней промокли, звук стал тише и потерял звонкость, словно всхлипывая. И тут с реки снова донёсся пронзительный голос флейты, от которого защемило сердце. Звук флейты в ночи не спутаешь ни с чем. Его магическая сила впервые в таком полном объёме проявилась перед жителями городка. Он походил и на пение женщины, и на всхлипывание мужчины, и в беспредельной радости проявлялась беспредельная печаль. Он дышал холодом осенней ночи, бесконечно меняя тональность с высокой на низкую, как стрелы в полёте. По какой причине и с какого времени Бо Сы понадобилось так бесконечно долго играть? Никто не знал. Только звуки флейты заставили людей погрузиться в воспоминания о прошлом, вспомнить о горестях и радостях, вспомнить Даху в детстве, когда он голозадым ловил рыбу на оросительном канале там, где в Цинлунхэ впадает маленькая речушка. В зарослях клещевины Даху тоже сделал себе маленькую зелёную флейту и дудел в неё. Однажды он забрался на абрикос, отломил прозрачную смолу и сунул в рот, думая, что это то же, что и засахаренные фрукты урождённой Ван. Пронзительно плачет флейта, под её звуки людям представился Даху, лежащий на желтозёме передовой в разодранной военной форме: бледный лоб, в уголках рта кровь. Печально вздыхая, сидевшие под навесом музыканты стали понемногу подниматься, будто стыдясь, что они хуже, и опускали инструменты. Как и все, они слышали звучащую вдалеке флейту. Через какое-то время флейта вдруг резко умолкла. Все расстроились и стали растерянно оглядываться по сторонам. В прозрачном ночном воздухе низко висели звёзды, всё тяжелее ложилась роса. Забегал Эр Хуай с винтовкой, наступая на сидящих, выставив руки и освобождая проход. Народ понял, в чём дело, почти одновременно выдохнув: «Четвёртый Барин».

По освобождённому проходу неторопливо двигался мужчина лет шестидесяти. Блестящие чёрные глаза под широкими нависшими веками пару раз скользнули по сторонам, а потом обратились под ноги. Голова его была выбрита, а лицо выскоблено — ни волоска. Шея спереди была толстовата, кожа на лице — необычно влажная, с проступающим румянцем. Широкий в поясе живот выпячен вперёд, свободная тёмно-коричневая рубашка перехвачена кожаным ремнём. На лице застыло солидное выражение пожилого человека, длинные брови беспокойно подрагивали. Его добродушная физиономия и плотно сжатые уголки рта внушали спокойствие и уверенность. Рубашка ручной работы с тонкими стёжками сидела как влитая. У такой одежды рукава кроятся отдельно, а потом пришиваются — отсюда впечатление, что плечи и предплечья необычно крупные. Ступал он основательно, неторопливо двигая большими ягодицами, зашёл под навес и остановился. Тут все заметили, что за Четвёртым Барином следуют также староста Луань Чуньцзи и партсекретарь Ли Юймин. Четвёртый Барин негромко кашлянул, чужаки-музыканты разом встали, уже не такие застывшие, как во время исполнения, они спешили кланяться, кивать и старательно улыбаться. Ни слова не говоря, Четвёртый Барин протянул вперёд широкие мясистые ладони и махнул вниз, приглашая музыкантов сесть. Чуть согнувшись, подлил одному из них холодного чаю и проследовал в хижину.

Там все обрывочные звуки стихли. Ведя за руку маленького сына, хозяйка маленькими шажками стремительно вышла навстречу, сдавленно вскрикнула и ударилась в плач. Четвёртый Барин взял её за руку и держал минут пять. Плечи старухи обмякли, втянулись, дрожа, она словно стала меньше и беззвучно всхлипывала вперемежку с причитаниями: «Ах, Четвёртый Барин, и тебя огорчило случившееся с Даху! Несчастная я, несчастная вся семья Суй. Четвёртый Барин, тебя это тронуло…»

Четвёртый Барин отпустил руку, шагнул вперёд, посмотрел на фотографию Даху и взял ароматную свечу. Зажёг её и отвесил глубокий поклон. Из тени вышла урождённая Ван и, опустив руки, встала рядом со старухой. Уголки её губ были сжаты сильнее, чем когда-либо, лицо невероятно подряхлело. Она уставилась на шейные складки Четвёртого Барина. Заметив травинку на одежде, протянула руку и сняла её. В это время вошли Луань Чуньцзи и Ли Юймин. Они стали выражать сочувствие, говоря, что такие, как Даху — честь и слава всего Валичжэня; не надо убиваться, не стоит слишком много внимания уделять суевериям; нынче суеверия вообще ничего не значат, а по отношению к героям вообще лучше всего обходиться без них. При последней фразе урождённая Ван, прищурившись, глянула на них и ощерилась, показав полный рот маленьких чёрных зубов. Они поспешно отвернулись.

Все, кто был в хижине и рядом с ней, долго молчали. Наступил самый важный момент. На улице не было видно, что делает Четвёртый Барин, но все понимали, что он тоже соболезнует. Раньше война