Старый корабль - [159]

Та трагическая и в то же время героическая сцена навсегда останется в сердцах. Самый старший и самый своенравный из семьи Суй в критический момент, спасая Ли Чжичана, оказался затянут в передаточные колёса и кончил жизнь бесформенной, неузнаваемой грудой окровавленной плоти. Кровь мелькала перед глазами жителей городка много дней спустя. Валичжэнь словно вошёл в особое время, время, которое накладывало особые обязательства — проводить своих самых разных стариков. Умер Ли Цишэн, потом Чжао Додо, Суй Бучжао и старый чудак Ши Дисинь. Покидая городок, представители старшего поколения забирали с собой прошлое и оставляли жителей в необычной пустоте и безмолвии. Беспутная жизнь Суй Бучжао, в которой было и время, проведённое в морях, и проступки блудного сына, несомненно добавила жизненной силы всему городку, хотя добавила и распущенности. Когда его тело опускали в могилу, горше всего плакали престарелые женщины, сидевшие по домам. Он умер, спасая жизнь Ли Чжичана, и таким образом стал самым противоречивым стариком городка, и трудно было разграничить его достоинства и пороки.

Баопу много дней подряд походил на дурачка: растрёпанный и неумытый, с замедленной речью, он приходил то к Ханьчжан, то к Цзяньсу, а потом удалялся в пристройку дядюшки и тупо просиживал там. Многих, кто приходил утешить его, он хватал за руку: «Вы видели! Вы видели!» Люди не понимали, в чём дело, и им становилось неловко. Наонао и Даси, признанные во всём городке самыми добропорядочными, заботились о Ханьчжан, составляли компанию Цзяньсу, заглядывали и к Баопу. Баопу с силой хватал Наонао за руки и с раскрасневшимся лицом, дрожа всем телом, говорил: «Один харкал кровью верхом на лошади, другой залил кровью весь цех…»

После ухода девушек к нему зашёл техник Ли, чтобы обсудить проведение траурного митинга, посвящённого Суй Бучжао. По его словам, этому придают большое значение товарищи с улицы Гаодин и горкомовские, будут присутствовать лично Лу Цзиньдянь и Цзоу Юйцюань. Выражение лица Суй Баопу чуть просветлело, и он стал разговаривать с техником Ли. Но тут явилась урождённая Ван с красными от плача глазами и стала настаивать на похоронах Суй Бучжао по даосскому ритуалу[95]. Она представляла мнение людей старшего поколения, и Баопу не в силах был противиться. В результате прошёл и торжественный траурный митинг, и пышное даосское действо. С одной стороны председательствовал Ли Юймин, с другой верховодила урождённая Ван. Суй Баопу ходил туда и сюда, соединяя выражения скорби двух поколений. Это были самые необычные похороны за всю историю Валичжэня. Кроме горько плакавших членов семьи Суй, искренне горевали Ли Чжичан и урождённая Ван.

От плача Ли Чжичан несколько раз терял сознание, и старый Го Юнь приводил его в чувство, массируя точку между носом и верхней губой.

— Почтенный дядюшка ушёл, я-то зачем остался? — всхлипывал Ли Чжичан.

Находившиеся рядом успокаивали его, глотая слёзы:

— Нельзя так, детка. Нельзя…

Урождённая Ван читала молитвы, а слёзы струились у неё по щекам и стекали на шею. Никто не понимал, что она читает, но под эти переливы звуков все размышляли о преходящем времени. В день похорон Суй Бучжао в похоронной процессии участвовал весь город. У могилы собралась туча народу, и Суй Баопу наконец понял, что дядюшка пользовался у горожан настоящей любовью. Все пришли проститься с ним, словно позабыв, как обычно смеялись над этим человеком и осуждали его. Они словно в последний момент почувствовали, что теперь в Валичжэне уже не будет такого простого и непосредственного старика. Он ушёл и унёс с собой рассказы о дальних плаваниях, часть прошлого, часть городского колорита. Представители молодого поколения семьи Суй стали бросать комки земли, потом зазвенели, сталкиваясь, лопаты, и могилу стали засыпать. В этот момент многие в конце концов не выдержали и разрыдались. Плакавшая Ханьчжан вдруг осела и соскользнула в могилу. Все ахнули и изменились в лице. Самой ей было не выбраться, и её вытащили с большим трудом.

Сидя на земле, она снова зарыдала, её причитания звучали громче остальных, и это поразило Баопу. Волосы Ханьчжан рассыпались по плечам, закрывая бледное лицо. Она измазала одежду, волосы, перепачканное землёй тело извивалось, словно от невыносимой муки. Баопу попытался поднять её, но она снова упала. Колотя кулаками по песчаной земле, он взволнованно звал её, и слёзы безостановочно текли у него по щекам. Он обнял её, стал укачивать, утешать, но она продолжала рыдать. Опечаленный и растерянный, он ничего не мог поделать.

«Ханьчжан, что с тобой? — спрашивал он. — Разве можно так! Ты…»

Постепенно образовался могильный холмик, брата с сестрой стали окружать люди. Перед ними присела на корточки какая-то женщина средних лет, она расправила рукой усыпанные землёй волосы Ханьчжан, тихо называя её по имени. Услышав её голос, Ханьчжан вдруг перестала плакать, воскликнула «Сяо Куй!» и упала к ней в объятия. Глядя на них, Баопу обернулся, словно что-то ища. И увидел Малыша Лэйлэй! Тот подошёл, и Баопу положил ему руку на голову.

Старики перестали ходить в «Балийский универмаг», чтобы пропустить стаканчик, потому что, стоило им устроиться вокруг чана с вином, они тут же вспоминали старого приятеля и собутыльника. Посетителей в магазине было мало, «должностное лицо» и урождённая Ван скучали. Ван ежедневно ходила массировать спину Четвёртому Барину, и разница состояла в том, что делала она это более ожесточённо. Под глазами у неё появились мешки, лицо помрачнело, она каждый день покрикивала на «должностное лицо», потом вздыхала и говорила, что жизнь потеряла всякий интерес, всякий смысл. Однажды после обеда она пришла к Суй Цзяньсу, который занимался цигун под глицинией во дворе Го Юня, неторопливо доложила о доходах и расходах магазина, а потом, не говоря ни слова, ушла. Вечером она купила ядовитую рыбу, сделала яичницу с её самой ядовитой частью — икрой — и запила вином. Покачиваясь, направилась на кладбище, сначала полежала немного на свежей могиле Суй Бучжао, потом нашла заросшую могилу мужа, улеглась там и стала ждать. Прошёл час, другой, но ничего необычного она не почувствовала. Когда стало светать, она вконец расстроилась. Но продолжала лежать, вспоминая кое-что из жизни с мужем. Когда рассвело, на кладбище неизвестно зачем забрёл ходивший дозором Эр Хуай и тут же заметил лежавшую на спине урождённую Ван. Поглядел на неё и расхохотался. Та прищурилась, обозвала его «щенком» и велела отнести её в дом Четвёртого Барина. Четвёртый Барин лежал на кане, она, как обычно, скинула обувь, забралась на кан, накрыла его розовое пухлое тело простынёй и принялась массировать. Закончив, полила цветы во дворе. Домой она вернулась, когда солнце уже встало из-за крыш. Посмотрела на рыбу, которая оказалась совсем не ядовитой — это вечером её подвели глаза, — и вздохнула, подумав про себя: «Ещё не попускает мне правитель небесный покинуть городок».