Старый корабль - [107]

На улицах обсуждали судьбу арестованных и чего только не говорили. Кто-то заявлял: «Мучной Морде не жить». И все поддакивали: «Нет, Мучной Морде не жить!». Мучной Мордой прозвали одного помещика за круглое, белое и рыхлое лицо. Вспоминая, что он творил, народ с ненавистью сплёвывал. Однажды у него сбежала служанка и ни за что не хотела возвращаться. Когда её спросили, в чём дело, она сказала, что в доме Мучной Морды её заставляли делать всё подряд, даже одевать хозяина. «И штаны ему натягивать?» — поразился спрашивающий. «Ну да», — покраснела девица. Нет, Мучной Морде не жить. «Ревущий Осёл тоже не жилец», — говорил кто-то ещё. И толпа подхватывала: «Не жилец Ревущий Осёл, не жилец!». Ревущим Ослом называли помещика со смуглым вытянутым лицом. У него было две жены. Младшая спуталась с батраком, так Ревущий Осёл выжег у него на лбу отметину размером с абрикос, а ещё велел отрезать мошонку. Батрак прожил месяц с небольшим, а когда умирал, все штаны у него были в гное и крови. Нет, не жилец Ревущий Осёл, не жилец! Ещё один назвал зажиточного крестьянина по прозвищу Тыква, сказав, что этого нужно бы отпустить, он вроде ничего. Человек очень честный, он круглый год не ел зерновых, питался исключительно бататами и различными тыквами. «Тыквы — дело хорошее, — частенько говаривал он. — И кусать не хлопотно, и глотать легко…»

Почти всем арестованным косточки перемыли. Получилось, что не выжить двум-трём, но если начнётся, может, их станет четверо-пятеро. Было там и несколько молодых женщин, изумительно красивых, самим-то им, конечно, будет трудно сохранить невинность, надо было предложить подыскать им семью, чтобы жили сами по себе. Обсуждать все обсуждали, но понимали, что вот закончится дождь, проведут общее собрание, арестованных выволокут на помост, тогда их судьба и решится.

Дождь постепенно прекратился лишь дней через десять. Провели общее собрание, но в результате всё получилось совсем не так, как обсуждали. Это нескончаемое собрание и долгое ненастье произвели на людей неизгладимое впечатление. Весь Валичжэнь бурлил, как котёл с кипятком, пар окутывал его древние стены… Когда настало жаркое лето, люди постепенно поняли, что ненастье и дожди — это пролитые небом слёзы. Жалели всем городком, жалели о том, что весной на собрании не убили больше народа. Собрание после дождей прошло уже без такого энтузиазма.

В конце лета вернулись «отряды за возвращение родных земель» — глаза у них пылали от ярости. Почти все городские активисты земельной реформы и ответственные работники разбежались, но кое-кто попался. Это было похуже, чем угодить в котёл с кипятком. Сбежал и Бородач Луань, но потом тайно вернулся в городок с ручной гранатой за поясом. Его поймали, когда он перелезал через стену. Люди из «отрядов за возвращение родных земель» всю ночь решали, как с ним расправиться. Кто предлагал «запустить фейерверк» — забить сверху в голову длинный гвоздь, а потом быстро вытащить, чтобы кровь хлынула во все стороны; кто хотел вспороть живот; другие намеревались разрезать на мелкие куски; третьи считали, что нужно «зажечь небесную лампу» — связать волосы вместе, чтобы торчали вверх, облить керосином или соевым маслом, поджечь и любоваться, как в красном пламени проскакивают искры с синим оттенком; а кто-то предложил «казнь пятью быками» — когда голову и четыре конечности привязывают к быкам, тех по команде одновременно погоняют, и они разрывают тело на пять частей. В конце концов выбрали последнее. Необходимо было широкое пространство, поэтому, естественно, выбор снова пал на место, где когда-то стоял старый храм. Под ярким утренним солнцем множество взглядов устремилось на Бородача Луаня. Ему накинули удавку на шею и привязали к пяти чёрным быкам. Луань ругался на чём свет стоит. Один человек прокричал команду, а ещё пятеро принялись стегать быков. Быки поднимали головы, ревели, но с места не трогались. Снова пошли в ход кнуты, снова раздался рёв. Возились так довольно долго, потом, наконец, быки опустили головы и медленно двинулись. Ругань Бородача Луаня резко прекратилась. Раздался треск ломающихся костей. Далеко в стороны полетели брызги крови; кровью забрызгало и быков, и они одновременно остановились. Вечером казнившие Луаня раздобыли из кровавого месива печень и поджарили себе под вино. Они пили, крича, что от такой закуски станут храбрее. В подтверждение один из них привёл деревенскую женщину, изнасиловал её на глазах у всех, отрезал ей груди и, наконец, с громким хохотом воткнул ей нож между ног. Напировавшись, они решили покончить с сорока арестованными — мужчинами, женщинами, стариками и детьми. Их стянули вместе стальной проволокой и затолкали в погреб, где хранился батат… Всё у них прошло как по маслу. Главу Женского комитета спасения оставили напоследок. Связанную по рукам и ногам и раздетую догола её положили на створку двери. До рассвета ещё оставалось время, и один из них, вынув карманные часы, стал торопить остальных: «Быстрей, быстрей давайте». И её стали насиловать по очереди. У одного старика с рыжеватой бородкой только и получилось, что лечь на неё и покряхтеть с улыбочкой, его все потом и осмеяли. Взбешённый неудачей и насмешками, он откусил ей сосок. Потом все завалились спать. Проснувшись не рано утром, они первым делом подняли дверную створку, чтобы женщина своими глазами увидела, как её ребёнка привязали за ноги к кольцам створок ворот, а потом с криком «Давай!» ударом ноги резко открыли эти створки, и ребёнка разорвало пополам. Голова несчастной свесилась набок, и когда её похлопали по щекам, оказалось, что она мертва.