Старый дом - [34]

— Перестань, ты! Олекеан — не твой он, слышишь? Не тво-о-ой!

Отшвырнув тяжелое одеяло, Макар сел на кровати, спустив ноги на пол. Нащупал на подоконнике кисет, дрожащими пальцами свернул цигарку, стал курить, жадно и глубоко затягиваясь. Поперхнувшись, долго и натужно кашлял, с хрипом втягивая воздух. Потом кашель улегся, но Макар еще долго сидел, поглаживая грудь. Искоса взглянул на жену, свернувшуюся под одеялом, скрипнул зубами: "Змея!.. Не трожь сына! У-у, ведьма проклятая…"

Давно уже чувствовал Макар, что в доме, в семье, у них что-то не так, неладно идет. Будто невидимая глазу паутина опутала его, душить — не душит, но и вздохнуть свободно не дает. Невидимую злую силу чуял Макар вокруг себя, а ухватить ее, смять, растоптать — не мог. Оттого у него все время на душе была какая-то тяжесть, и маялся он в одиночестве.

Но вот это "что-то" стало явственно проступать, тянулось к нему холодными руками. И от этого вдруг в доме стало неуютно и тесно им троим, не разойтись будто…

Глава XIII

Мотор работал ровно; грузно покачиваясь, трактор шел по борозде. Но вот мотор застрелял, часто захлопал. Олексан с тревогой подумал, не пробило ли прокладку, не просачивается ли вода в цилиндр. Проверил — все в порядке. Выдернул медную питательную трубку, а она совсем сухая, горючее не поступает.

— Тьфу, черт! — выругался Олексан.

Как раз посредине загона сел без горючего. Придется теперь на заправочную бежать…" Схватив пустое ведро, по пашне побежал к зеленой тележке Параски. Она стояла на лужайке возле густых зарослей ольховника. Прав был Ушаков, когда сказал: пока в бригаде будет Параска, сидеть без горючего не придется. Заведующий базой МТС как-то пожаловался Ушакову: "Ну и дежурная у вас! И где только вы нашли такую, чисто сатана!" Ушаков только рукой махнул: "Сподобил господь!.."

Олексан всматривался, но Параски возле заправочной не видел. Должно быть, уехала за водой.

В это время из-за тележки вышел кто-то, держа в руке белый бидон-канистру. Заметив Олексана, остановился. Олексан узнал рыжего Колю. "Чего это он тут с бидоном ходит?"

Коля стоял, ожидая, пока подойдет Олексан. Бидон поставил рядом на землю. Своим единственным глазом пристально, не мигая, смотрел на Кабышева, словно хотел просверлить его насквозь. Олексан спокойно подошел к тележке, поставил ведро, вытер со лба пот.

— Здорово, Коля!

Учетчик скривился, слюняво улыбнулся, показав зубы.

— A-а, Кабышев… Здорово, если не врешь.

"Пьяный, — догадался Олексан. — Этот рыжий в последнее время что-то слишком часто пьет. На какие это деньги?"

— Что это ты, Коля, с канистрой ходишь? Видно, тоже за горючим? — поинтересовался Олексан.

— А что — наябедничать хочешь?

— Что? — не понял Олексан.

— Наябедничаешь, говорю, Ушакову? Видишь, из этой бочки себе налил. Понял?

Только теперь Олексан заметил, что пробка на бочке отвинчена и валяется на земле, а из отверстия торчит конец резинового шланга.

— Донесешь, Кабишев?

Коля шагнул к Олексану, покачнулся, но удержался на ногах, успев схватиться за колесо заправочной.

— А ты знаешь, Кабышев, куда я его ношу, этот керосин? А? Ну конечно, не знаешь… Знать не знаю, да? Хе-хе…

Олексан, как мог спокойно, ответил:

— Погоди, Коля. Ты что это болтаешь?

Учетчик скрипнул зубами, уставился на Олексана мутным глазом. Он был сильно пьян.

— Ты… слушан, что я говорю!.. Все вы говорите, что Коля пьет. А почему он пьет, а? Не знаешь? То-то!.. Слепой еще ты, мышонок…

Олексан решил, что не стоит с ним связываться, и стал наливать керосин в ведро. Коля носком сапога ударил о бочку, хрипло засмеялся.

— Ты не бойся, Кабышев, хе-хе! Бидончик-то этот я сейчас к вам понесу. За такое добро твоя мать литр самогона даст! Дешево, а?

Олексан резко выпрямился. Сердце сильно забилось, на скулах вспыхнули красные пятна. Стиснув зубы, смотрел на пьяную ухмылку учетчика; "Эх, дал бы я тебе, гад!"

Заметив это, рыжий Коля хмыкнул, подмигнул:

— Хм, Кабышев, ты… молчи! Твое дело тут маленькое: дают — бери, бьют — беги. Понял? Так-то… Матери твоей — керосин, а мне самогон, ловко, а? Чего молчишь? Ну, донесешь, что ли?

Но Олексан молчал, словно слова застряли у него в горле.

— Ладно, ладно, Кабышев. Ты еще теленочек… Не понял, что ли? Твоя мать вокруг меня на задних лапках ходит: "Нельзя ли Олексану побольше трудодней записать?" Хе-хе, почему нельзя? Можно. Коля все может, чистая работа… Так что, брат, мы с тобой из одной чашки хлебаем. Если Коля, по-вашему, свинья, так вы все тоже недалеко ушли. Знаем!..

От сильного внезапного удара в подбородок рыжий Коля кулем повалился навзничь.

— A-а… ты еще драться… гад!

Ругаясь, учетчик с трудом поднялся на ноги, выставив голову, двинулся на Олексана. Но не ударил — встал перед ним.

— Мм… Не хочешь мараться? Другие замарались, а ты хочешь чистеньким остаться? Нет, брат! Ух ты… молокосос!

Казалось, Коля сразу протрезвел. Держась за разбитый подбородок, стоял перед Олексаном, дыша на него самогонным перегаром.

Дрожа от злости, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить еще раз, Олексан мотнул головой, не глядя на учетчика, проговорил сквозь зубы:

— Уходи! Уйди с глаз! Ну?!

Коля исподлобья тяжело взглянул на Олексана, длинно выругался и, повернувшись, пошел вдоль рощи. Олексан смотрел ему в след и, лишь когда он скрылся за поворотом, увидел, что все еще стоит со сжатыми кулаками. Долго не мог успокоиться, в разгоряченном мозгу путались мысли: "Эх, даже не заметил, как ударил. Ну, таких стоит бить, если не понимают… Неужели правда это? "Из одной чашки хлебаем?" Думает, я тоже… Врешь! Мне чужого не надо".