Старый дом - [146]

А мужички тем временем тюкают топориками, валят на выбор деловой лес.

Правление колхоза тоже ничего не могло поделать с жуликоватыми бигринцами: вырабатывают минимум трудодней, поди, подступись к ним, попробуй заикнуться насчет исключения из колхоза или урезания приусадебного участка! Бигринцы моментально ощетиниваются: "Как, честных колхозников обижать! Хо-хо, шалите, нас голыми руками не возьмешь, в законах разбираемся! В таком разе мы сами пожалуемся в народный суд!" Да. Не пойманный — не вор!

За неделю Кудрин объездил все бригады. Оставалась последняя, бигринская. Харитон с вечера наказал Васе, чтоб тот утром пораньше пригнал машину к конторе. Васька Лешак решил, по-видимому, козырнуть своей пунктуальностью: ровно в семь утра под окнами конторы послышались резкие сигналы "газика". Предупредительно открывая дверцу, Васька с некоторым злорадством, как показалось Кудрину, сказал:

— Ну-с, Харитон Андреич, считайте, что до сих пор вы ездили по гостям. На сей раз доброй тещи не будет, блинов тоже!

— Пугаешь? И чего это вы все ополчились на Бигру, не понимаю? Люди же там живут, не медведи!

— Приедете — увидите, — неопределенно ухмыльнулся Вася. — На вид они, конечно, люди. Только болтают, будто на ладошках у них шерстка произрастает. Может, врут, сам я не видел: бигринцы перед чужими ладошки не разжимают, должно быть, им это ни к чему…

Было еще не жарко, воздух по-утреннему чист и свеж, Кудрин расстегнул ворот гимнастерки и с удовольствием вдыхал в себя запахи хлебов, настоенные на аромате разнотравья. Высунул руку в окошечко — тугой встречный ветер ударил в нее невидимой родниковой струей.

— Красивые у нас места, Василий. Или это тебя не трогает?

— Меня? Хм, с утра ничего, можно полюбоваться природой, а к вечеру так накрутишься с баранкой, что не до красот… Конечно, кто понимает это дело, того не выманишь отсюда никакими калачами. А дураки, Харитон Андреич, все равно водятся, и при коммунизме, я думаю, они будут. Их придется дустом травить, как сейчас вредителей садов травят… Ну, подумайте сами: человек с самого рождения жил здесь, кормился от земли, а потом, видите ли, вдруг его в город потянуло, ну просто спасу нет! Поживут в городе без году неделю, приедут в отпуск, ну просто пап-барон, нацепят галстук, намажутся одеколоном — слышно за три метра против ветра… Терпеть не могу подобную шпану!

Харитон весело рассмеялся. Его подмывало спросить у Васи, часто ли Галя ходит в клуб, но он сдержался, боясь, что Лешак раззвонит, что председатель интересуется агрономкой.

Дорога нырнула в кусты ольховника, завиляла между кочками, затем взобралась на сухой бугор. Здесь Вася приглушил мотор, плавно тормознул.

— Вот она, красота-то настоящая, Харитон Андреич! Полюбуйтесь на пейзаж: прямо хоть сейчас в Третьяковскую галерею. Между прочим, слух держится, что знаменитый художник Шишков…

— Шишкин, — поправил Кудрин. — Шишков — тот был писатель.

— Я и говорю, Шишкин. Так вот, болтают, будто своих медведей в лесу он с натуры рисовал в наших краях. Места, что надо!

Харитон восхищенно оглядывался вокруг. Мальчишкой ему приходилось бывать здесь, но в пятнадцать лет человеку свойственно не замечать той красоты, что лежит слишком близко. А вскоре началась война…

Вдоль опушки тянулся широкий, заросший по склонам кудрявым орешником овраг, а ниже — сплошные заросли черемухи. Цветут липы, сквозь густую листву с трудом пробиваются солнечные лучи, оттого кажется, что лес соткан из золота и зелени; лес нежно и безостановочно поет, будто на ветру звенят тончайшие серебряные струны: гудят пчелы, заготавливая душистый липовый мед, и сами словно хмельные от обильного медосбора. Где-то на дне оврага захлебывается, бормочет невидимый ручей, а в кустах над ним щебечут птицы, скрытые листвой.

— Да-а, замечательный уголок… — рассеянно протянул Кудрин. И вдруг оживился. — А неплохо было бы открыть здесь санаторий для колхозников! Честное слово, заведутся в кассе денежки, обязательно подумаем! Путевки в первую очередь дояркам: поезжай, отдохни, наберись сил, подлечись, и снова за работу. Всем колхозникам установим очередные отпуска. Вот если бы…

— Эх, кабы не "бы", Харитон Андреич! Пока трава растет, худая лошадь с голоду околеет! Видите, свежие пеньки торчат? Это бигринцы тут паскудили. Ночей не спят, наперегонки рубят. Кому санаторий, а кому рублики!

Кудрин нахмурился, застегнул пуговицы гимнастерки, молча кивнул Васе: "Поехали дальше".

На въезде в деревню им повстречалось стадо, пришлось остановить машину. Сытые, откормленные коровы с лоснящейся шерстью, кося огромными лиловыми глазами, шумно фыркали, словно хотели сказать: "Ездят тут всякие, мешаются на дороге! Уф, бензином навоняли…" Овцы шли впритирку, низко опустив морды; у каждой на ухе своя метка: случись, украдут лихие люди — можно по метке отыскать. Стадо ушло, оставив после себя густое, едкое облако пыли, пропитанное кислым запахом овечьей шерсти.

— Мм-да, скотинка тут имеется, — задумчиво проговорил Кудрин. — А стадо, видать, не колхозное?

— Точно, скотинка эта из личного пользования! В каждом хозяйстве по корове, телке да восемь-десять овец.