Старый барабанщик - [9]

С тех пор прошло много-много лет, может быть тридцать, а может быть и больше, но Мария Николаевна всё ещё не любила и боялась собак. И вот она идёт по школьному коридору, а навстречу ей мчится огромный чёрный пудель с вытаращенными глазами, а за ним с хохотом и визгом гонятся мальчишки и девочки. Они носятся за этой неизвестно откуда появившейся в школе собакой, вместо того чтобы пить чай в буфете или гулять парами, как полагается.

— Это что такое? — сказала завуч таким голосом, что все мигом притихли. Даже бесшабашный человек Валерка отцепился от собачьего уха… Даже сам пудель больше не лаял, он застенчиво отвернулся и слегка поджал хвост. — Сию же минуту прекратите безобразие! Кто привёл в школу собаку? Ты, Гончаров? Или ты, Иванов?

— Марь Николавна, это правда не мы, — сказали Славка и Гошка, — это незнакомая нам собака, мы её первый раз видим, она сама пришла.

— Брось сочинять, Гончаров! И ты, Иванов! Я вас слишком хорошо знаю. Быстро сбегайте кто-нибудь за истопником Сергеем Ивановичем, пусть немедленно прогонит собаку. Этого только не хватало: в стенах школы бегают собаки! Инфекция и вообще блохи.

Пудель всё время слушал, склонив голову, и смотрел на завуча совсем человеческими глазами. Но при упоминании о блохах пудель тихо подошёл к Марии Николаевне и изо всех сил укусил её за ногу. Мария Николаевна страшно закричала, Света помчалась в канцелярию к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь». Пришёл Сергей Иванович и спокойно увёл пуделя в котельную.

— Пошли, зверюга, — ласково приговаривал истопник. — Ишь, курчавая наподобие овцы, а какого переполоху наделала. Пошли, пошли, нечего тебе тут бегать. Школа она и есть школа, серьёзное учреждение, не для баловства. А у меня в котельной тебе понравится. Тепло, супу налью горохового, сам варил, хороший супчик с мясом. А так что ж, жизнь твоя совсем собачья. Вон и глаза сообразительные, как у человека. Эх ты, псина! Только что не говоришь, а всё понимаешь.

Катя Сысоева, очень уверенная в себе девочка, покорно шла за добрым истопником.

Она с аппетитом поела супу и прикорнула в тёплом углу.

* * *

Когда Серёжка, расставшись со старым барабанщиком, пришёл домой, мама стояла у окна и волновалась, как все мамы, у которых дети не пришли вовремя домой. Но, как все мамы, едва она увидела своего сына живым и здоровым, она перестала волноваться и стала сердиться. Она ругала волшебника за то, что он ходит невесть где, а ужин давно остыл. Тут мама, как бывает со многими мамами, сразу заметила, что у сына какие-то неприятности, а в этих случаях мамы привыкли помогать или ругаться, смотря что произошло.

— Рассказывай, в чём дело, — строго сказала мама.

«Что я, ненормальный, рассказывать?» — подумал про себя волшебник, а вслух сказал:

— Я нечаянно не выучил урока по алгебре и сбежал из школы, но я больше не буду. Честное слово.

Конечно, мама не пустилась в пляс от радости, услышав это известие. Она стала стыдить Серёжу, говорила, что он отбился от рук, что у него на уме одни пустяки, что в его возрасте… и так далее. Она сказала всё, что говорят мамы людям, которые не готовят уроков, а потом сбегают с алгебры или с чего-нибудь другого.

Но, как всякая мама, мама волшебника не сердилась слишком уж долго. Когда Серёжка в третий или четвёртый раз пробубнил: «Я больше не буду», мама перестала его ругать и велела идти умываться. Так закончился этот странный день, не очень весёлый, но и не только грустный. В этот день подружились Серёжа и старый барабанщик, значит, это всё-таки был хороший день. Правда, дружинники долго растерянно толкались в тёмном зале кинотеатра, налетая друг на друга, и не могли понять, куда девались нарушители. И аккуратная Катя первый раз в жизни спала на куче угля и видела во сне математические формулы и сахарные косточки. Завуч тоже наконец успокоилась. Ей сделали укол, и она утешала себя тем, что теперь осталось делать не сорок уколов, а всего тридцать девять.

Барабанщик в этот вечер после долгого перерыва негромко, но весело ударил в барабан, провожая уходящий день.

* * *

Утром чёрная собака проснулась, потрясла головой так, что уши закачались, доела вчерашний суп и лизнула руку Сергею Ивановичу, говоря ему по-собачьи «спасибо».

И в ту же секунду чёрный пудель исчез бесследно, а посреди котельной очутилась девочка в форменном коричневом платье с чёрным передником и белым воротничком. Она поправила косички, вежливо раскланялась с Сергеем Ивановичем и пошла наверх, в свой класс на урок географии.

А истопник долго ходил по котельной, заглядывал во все углы и выкликал:

— Пудель-пудель-пудель! На-на-на!

Он свистел и причмокивал и всё искал сбежавшего куда-то симпатичного пуделя. Не найдя собаки, истопник опечалился, сел на кучу угля и надолго задумался.

Сергей Иванович не всегда работал истопником. В молодости он был артиллеристом и стрелял из большой пушки. Снаряды летели так далеко, что Сергей Иванович не видел, куда они улетали. Командир кричал: «Батарея — огонь!» — и Сергей Иванович стрелял. Раздавался грохот, и сверкало пламя. Но это было давно, в молодости. А теперь он стал пожилым, любил тепло и пошёл в истопники. Он подбрасывал уголь в топку, пламя гудело и рычало, и батареи в классах, в коридорах, в учительской становились горячими — всем было тепло и уютно. Иногда Сергей Иванович сам заходил в какой-нибудь класс, трогал радиатор и с удовольствием говорил: «Батарея — огонь!» И тогда ребята ему улыбались, и Сергей Иванович чувствовал, что он молодец. Неважно, что это была не та батарея и не тот огонь.