Старые мастера - [54]

в конце концов так называемые классики или Старые мастера отворачиваются от нас, мы не ощущаем их поддержки, зато чувствуем, что они одурачили нас и посмеялись над нами, более того — мы убеждаемся, что классики и Старые мастера всегда дурачили нас и смеялись над нами. По словам Регера, сначала он, как уже было сказано, ел только хлеб и пил только воду, но на восьмой или девятый день он поел немного мясных консервов, разогрев их себе на кухне, а кроме того, он размочил себе немного чернослива и сварил вермишели, после еды его каждый раз тошнило. Позднее я вызвал свою экономку и послал за едой в ресторан отеля Рояль, который находится по соседству, сказал Регер. Я набросился на принесенную еду, словно голодный пес, сказал он. По его словам, с рестораном отеля Рояль была заключена выгодная сделка: с конца мая ресторан ежедневно поставлял ему обед через экономку, которую все звали Стеллой, хотя ее настоящее имя было Роза; она приносила ему суп и второе в специально купленных судках. Я платил каждый раз за две порции, сказал мне Регер в Амбассадоре, половину одной порции съедал я сам, а полторы порции съедала экономка. Я ел эти обеды, приносимые из Рояля, без особого аппетита, но все же ел, так как мне не оставалось ничего иного; я ел, потому что мне необходимо было есть, хотя мне становилось дурно при одном лишь виде экономки, сидевшей за обедом напротив; я всегда не любил эту женщину, которая служила экономкой еще у моей жены; сам бы я никогда ее не нанял, слишком уж она была глупа и лжива, сказал Регер, — так вот эта женщина всегда сидела за обедом напротив, живо расправляясь с полутора порциями, пока я жевал свою половину. К услугам экономки прибегаешь, чтобы не утонуть в грязи, хотя обычно все экономки бывают ужасно противны, сказал Регер в Амбассадоре. К экономке попадаешь в полную зависимость, вот в чем беда. По словам Регера, экономка всегда приносила из ресторана обед, который был по вкусу ей самой, то есть она выбирала блюда для себя, а не для меня. Например, ей нравится свинина, поэтому она всегда брала свинину, хотя я ее терпеть не могу и предпочитаю телятину, сказал Регер. Я всегда любил телятину, экономки же обычно обожают свинину. После смерти моей жены, сразу же после похорон, экономка заявила, будто жена завещала ей кое-какие вещи; я же доподлинно знал, что жена абсолютно ничего ей не завещала, ибо не думала, что скоро умрет, а потому ни с кем не разговаривала ни о завещании, ни о наследстве, даже со мной, уж тем более — с экономкой. Тем не менее экономка пришла ко мне сразу после похорон и заявила, будто моя жена завещала ей платья, обувь, посуду, несколько отрезов разного материала и так далее. Для экономок нет ничего святого, сказал Регер в Амбассадоре. В своих требованиях они доходят до полного бесстыдства. Экономок принято хвалить, хотя всем прекрасно известно, что нынешние экономки совершенно не заслуживают похвалы, они бессовестны, жадны и ужасно неряшливы, однако люди, которые нанимают экономку, попадают в абсолютную зависимость от нее, а потому делают вид, будто ее есть за что хвалить, сказал Регер в Амбассадоре. У моей жены и в мыслях не было завещать что-либо экономке, даже за двое суток до кончины жена не подозревала, что умрет, поэтому ничего не могла завещать, сказал Регер. Экономка лжет, подумал я, когда она заявила, будто моя жена завещала ей кое-какие вещи; народ еще не разошелся с кладбища, а экономка уже пристала ко мне со своим враньем насчет якобы обещанных ей вещей. Нередко мы защищаем людей, не предполагая или не желая предполагать, на какую подлость они способны, пока мы сами не убедимся в том, во что не хотели верить. Я еще стоял перед открытой могилой, а экономка уже твердила об обещанной сковородке, нет, вы только представьте себе, она твердила о какой-то сковородке в то время, когда я еще стоял у открытой могилы, сказал Регер. Она неделями донимала меня бессовестной ложью о том, будто моя жена завещала ей множество разных вещей. Но я пропускал это, как говорится, мимо ушей. Лишь спустя три месяца после смерти жены я сказал экономке, что она может взять себе платья, которые я первоначально собирался отдать племянницам жены, а также выбрать себе кастрюли. Видели бы вы, как повела себя моя экономка, сказал Регер, она заготовила огромные стокилограммовые мешки, в которые охапками засовывала платья, пока в набитых мешках больше не осталось места. Я наблюдал за этой сценой совершенно обескураженный. Экономка носилась по квартире, хватая все, что можно ухватить. В конце концов она набила доверху пять стокилограммовых мешков и три больших чемодана, куда положила то, что не поместилось в мешки. Затем появилась ее дочь, чтобы отнести мешки и чемоданы вниз, на Зингерштрассе, где у подъезда стоял заказанный грузовик. После того, как обе женщины отнесли вещи в грузовик, экономка составила на пол в кухне дюжину кастрюль, даже не спрашивая можно ли ей забрать все эти кастрюли. Она лишь сказала, что, пожалуй, оставит мне пару кастрюль, потом продела шпагат через ручки кастрюль и, связав их таким образом, отнесла вниз. Совершенно растерянный, я смотрел, как экономка с дочерью, словно обезумев от жадности, выносили из квартиры кастрюли. Моя жена никогда не видела дочь экономки за все те годы, пока экономка работала здесь, а если бы увидела, то пришла бы в ужас, сказал Регер. Сцена с экономкой и ее дочерью лишний раз показала мне, до чего гнусен бывает человек, сказал Регер. Так называемый низший класс может быть не менее подл, мерзок и лжив, чем высший, это действительно так. Одно из глубочайших современных заблуждений состоит в том, что, дескать, только простой труженик добр и хорош, а остальные — плохи, но это отвратительная ложь, сказал Регер. Так называемая прислуга ничуть не лучше так называемого хозяина, скорее наоборот, ибо нынче все вывернулось наизнанку и подлинным хозяином сделалась прислуга. Все стало шиворот-навыворот, поэтому властвуют сегодня те, кого раньше называли власть неимущими сказал Регер в