Старые друзья - [54]

Я. Тот самый случай, когда, если бы Павлика Морозова не было, его следовало бы выдумать. Он стал необходимостью, его потребовало время.

МИШКА. Именно так! Как царевича Дмитрия, казака Крючкова! Повод! Найти его — и срочно, потому что Сталину необходимо было растоптать старые, вечные нравственные ценности, навязать молодежи новые идеалы. В этом смысле Павлик Морозов оказался сказочной находкой, настолько своевременной и ценной, что Сталин мог бы позволить себе не казнить, а втихомолку наградить убийц, как это сделал у Булгакова Понтий Пилат с убийцами Иуды из Кариафа. Я нисколько не удивлюсь, если откроется, что убийство Павлика Морозова было хорошо рассчитанной провокацией: если уж Киров… Лучшего повода к взрыву массового террора и не придумаешь…

XVIII. ПТИЧКА.

Не забуду, как прибежала домой и сообщила родителям, что нашей дружине присвоено имя пионера Павлика Морозова. Папа погладил меня по голове, как-то странно улыбнулся и очень тихо сказал: «Девочка моя, когда-нибудь ты поймешь…» И остановился. Я очень удивилась и спросила: «Что, папа?» Но он уже заговорил с мамой о работе.

МИШКА. У меня отношения с отцом были очень доверительные. Он знал, что я лишнего не говорю, и ничего от меня не скрывал, даже того, что после поломки на заводе крупного пресса ожидает ареста… Знаешь, Птичка, что хотел тебе сказать папа? Попытаюсь закончить его фразу: «…когда-нибудь ты поймешь, что вас, наших детей, призывают поголовно стать доносчиками!»

ПТИЧКА. Да, скорее всего так… Феномен Павлика Морозова… Но совсем еще ребенок! Мне по-человечески жаль его, как жаль всех несчастных детей.

XIX. МИШКА. А мне больше жаль детей, погибавших в спецприемниках и лагерях! Павлику Морозову было четырнадцать, не такой уж и ребенок, в те времена дети не были избалованы, как их сегодняшние сверстники, они успели увидеть ужасы коллективизации, познать голод и тяжкий труд, борьбу за выживание… А дети «врагов народа»… Ничего не понимающие, силой вырванные из разрушенной семьи, без вины виноватые крохи… о чем они думали, эти воистину несчастные существа, лишенные родителей и детства? За что? За то, что не доносили на отца и мать? Так ведь они ни в чем не виноваты! Феномен Павлика Морозова в том, что нам было приказано: доносите на родителей, на друзей, на соседей! В том, что из нас хотели сделать поколение доносчиков, и в значительной мере в этом преуспели. А Любовь Яровая? Любимая жена, предавшая любимого мужа? Женщины, перед вами великий пример, доносите на своих мужей! В вас ежедневно вбивали ложь, как сваи во все более податливый грунт, мы — не потерянное, мы — обманутое поколение. Нас заставляли верить, что путь к прекрасному будущему, к небу в алмазах, лежит через доносы и предательство. В наших душах, в наших домах поселился страх, мы научились говорить шепотом, мы боялись друг друга и собственной тени. Но если Любовь Яровая собрала не такой богатый урожай, на который рассчитывали, то Павлик Морозов — обещанную Лысенко ветвистую пшеницу! Феномен Павлика Морозова — это доносы, анонимные и подписанные, да, часто подписанные, потому что страна должна была знать своих героев. Неслыханно могучая сила примера злодейски убитого четырнадцатилетнего мальчика! Кстати говоря, столько же было тем, кто посадил…

Мишка поперхнулся, закашлялся.

ПТИЧКА. Ну?

МИШКА. Потерял нить… Ладно, если уж с самим Сталиным разбираются, разберутся и с другими… Знаете, я теперь даже рад, что на пенсии, полдня — журналы и газеты, книги…

Я выключил диктофон — зазвонил телефон. Мишкина жена Лиза взволнованно сообщила, что их сосед наконец получил ордер, собирается выезжать, долгожданная комната освобождается.

Странно Мишка оборвал свой монолог…

XIX В ИСПОЛКОМЕ

Будучи с детства неприхотливым и равнодушным к материальным благам, из тех, кто без игры на публику искренне полагает, что человеку нужна лишь прикрывающая срам одежда и наипростейшая пища, Мишка под влиянием семьи довольно-таки нагло размечтался о двух предметах далеко не первой необходимости. Эпопею с телефоном вы уже знаете, а что касается второго предмета, то с ним дело обстояло сложнее, поскольку Мишка, можно сказать, с жиру взбесился: не имея никаких персональных заслуг перед партией и государством, спал и видел дополнительные квадратные метры, хотя и своих у него было предостаточно, а именно: две комнаты в трехкомнатной квартире. И проживало в этих двух комнатах не так уж много народу: сам Мишка с женой Лизой, Юра, свежеиспеченный доктор наук, с женой Машей и сыном Димкой, и Машин престарелый родитель, которому почему-то надоело жить в одиночку то ли в Хабаровске, то ли в Чите, не помню. Словом, жили не то чтобы совершенно просторно, как в прериях, но и не слишком скученно; получалось, грубо говоря, пять с кусочком метров на рыло, в дохрущевские времена такая площадь считалась вполне роскошной. Конечно, молодые могли бы вступить в жилищный кооператив и отпочковаться, но кормилась семья Юркиной зарплатой. Машиной полставкой и тремя пенсиями, и пять-шесть тысяч вступительного взноса были таким же разгулом фантазии, как пять-шесть миллионов.