Старые друзья - [33]

Ч е х о в. Можете себе представить, написал пьесу. Ужасно трудно было писать «Трех сестер». Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец. Уезжаю в Москву, а оттуда — за границу.

Горький уходит.

(С записной книжкой.) В поезде люкс — отбросы общества.

Появляется  К н и п п е р.

К н и п п е р. Как хорошо, что ты вовремя уехал: сегодня четырнадцать градусов мороза. Нынче была репетиция «Трех сестер». Как больно, что ты не увидишь мою Машу, с какой радостью я играла бы ее тебе. (С ролью в руках.) «В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне. Я уйду… Сегодня я в мерехлюндии, невесело мне… пойду куда-нибудь…»

Ч е х о в. Здесь, дуся, удивительная погода. Так хорошо, что даже совестно. Со мной обедает много дам, есть москвички. Они заводят речь о театре, желая втянуть меня в разговор. Но я молчу и думаю о тебе. Мне уже захотелось в Россию.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Люблю, люблю… Он казался мне сначала странным, потом я жалела его, потом полюбила. Глупая ты, Оля… Люблю, такая, значит, судьба моя… Значит, доля моя такая. И он меня любит. Как-то мы проживем нашу жизнь?»

Ч е х о в. Ты хандришь теперь или весела? Опиши мне хоть одну репетицию «Трех сестер». Хорошо ли ты играешь, дуся моя? Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе, только посвистывают и задумываются часто.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Счастлив тот, кто не замечает — лето или зима теперь!»

Ч е х о в. Здесь, в «Pension Russe», я изучал киевских профессоров — опять хоть комедию пиши! А какие ничтожные женщины… сколько гибнет здесь русских денег. Как идут «Три сестры»? Ни одна собака не пишет мне об этом.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Трам-там-там…»

Ч е х о в. Я сегодня именинник. Здесь никто не знает об этом, к счастью. Ну как «Три сестры»? Если испортите третий акт, то пьеса пропала, и меня на старости лет ошикают.

К н и п п е р (с ролью в руках). «О, как вы постарели! Как вы постарели!»

Ч е х о в. Если пьеса провалится, поеду в Монте-Карло и проиграюсь там до положения риз.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало-помалу грубеешь, становишься злой…»

Ч е х о в. Как идут репетиции? Боюсь, что скверно. Я собираюсь в Алжир.

К н и п п е р (с ролью в руках). «А уже летят перелетные птицы… Лебеди или гуси. Милые мои, счастливые мои…»

Ч е х о в. О пьесе ты не пишешь, и я подозреваю, что она проваливается.

К н и п п е р (с ролью в руках). «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… златая цепь на дубе том…» Я с ума схожу… «У лукоморья… дуб зеленый…»

Ч е х о в. Здесь стало холодно, и я рад, что уезжаю. Поеду не в Алжир, а в Италию, в Неаполь. Меня утомили «Три сестры» или попросту надоело писать, устарел. Мне бы не писать лет пять, лет пять путешествовать, а потом засесть.

К н и п п е р (в роли Маши). «Человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе его жизнь пуста. Жить и не знать, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава».

Ч е х о в. Как прошли «Три сестры»? Телеграфируйте подлиннее, не щадя живота моего.

К н и п п е р (в роли Маши). «О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить!»

Ч е х о в. Шла моя пьеса или нет? О ней ни слуху ни духу, очевидно, не повезло.

Чехов уходит. Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.

М а р и я  П а в л о в н а. Милый Антоша! Я написала тебе в Алжир, ты, конечно, не получил моего письма. Пишу в Неаполь. Я была на первом и втором представлении «Трех сестер». Сидела в театре и плакала.

К н и п п е р. Публика сумасшествовала, В ушах звенело от криков и аплодисментов. С каким наслаждением я играю Машу! Спасибо тебе, Чехов! Браво!

М а р и я  П а в л о в н а. Уже нет ни одного билета на шесть будущих спектаклей. По всей Москве только и разговору, что о «Трех сестрах».

К н и п п е р. Публика нас принимает, а газеты ругают до бесстыдства. Пишут, что наш репертуар развращающе действует на молодежь. О, как ругают! Меня совсем загрызли. Я, признаюсь тебе, терзалась эту ночь.

Появляется  Ч е х о в.

Ч е х о в. Тебя бранят в первый раз в жизни, оттого ты так и чувствительна, со временем же привыкнешь! (Пауза.) Для театра можно писать где угодно, но не в России, где авторов не уважают и лягают копытами. От «Нового времени» я не жду ничего, кроме гадостей. Это не газета, а зверинец. Это стая голодных, кусающих друг друга за хвосты шакалов, это черт знает что! Не читай газет, не читай вовсе, а то совсем зачахнешь. Погода в Ялте чудесная, такая же чудесная, как твои письма, которые приходят теперь из-за границы. Работаю в саду. Все в цвету, птицы поют, не жизнь, а малина. Здешний климат я презираю и люблю, как презирают и любят хорошеньких, но скверных женщин. Я с удовольствием двинул бы теперь к Северному полюсу, куда-нибудь на Новую Землю. На Шпицберген, тем более что здоровье мое поправилось. Здесь Бунин, который, к счастью, бывает у меня ежедневно. Горький в Нижнем, его держат под домашним арестом.