Старые друзья - [32]

Появляется  К н и п п е р.

К н и п п е р. Как же это я еще не поздравила вас с избранием в академики?! Замоталась, заигралась и устала. Теперь я скоро увижу вас, знаменитость! Довольны ли вы, что Художественный театр едет к вам? Вы знаете, что я приеду раньше с вашей сестрой? Летом согласна жить у вас, коли жалованье будете платить и на ваших харчах. Мария Павловна уже подрядила меня. Я недавно видела во сне нашу встречу. Уверена, что она такой будет и наяву.

Ч е х о в. Увидеть всех вас, да еще при полной обстановке — это мечта, в исполнение которой я, признаться, не верил до последнего момента. Да и теперь я вздрагиваю при каждом звонке телефона, думаю, что это телеграмма из Москвы об отмене спектаклей. Хорошо, что вы приедете с Машей раньше всех и мы успеем поговорить, погулять. (Задумчиво.) Мне хочется, чтобы на том свете я мог думать про эту жизнь так: то были прекрасные видения.

К н и п п е р. Вот я опять в Москве, милый, хороший мой! В Курске села ко мне в купе гимназисточка, славненькая, жизнерадостная девчурочка — поклонница нашего театра и в особенности чеховских пьес. Видела «Чайку» четыре раза и не подозревала, что болтает с Аркадиной. Я так ей и не открылась. Будущее лето мы с тобой постараемся пожить на севере, хорошо? Целую твою многодумную голову. Адье, академик!

Ч е х о в. Проводив тебя, я прятался от барынь, узнавших меня и устроивших мне овацию. Мне все кажется, что отворится сейчас дверь и войдешь ты. Но ты не войдешь, ты теперь на репетициях. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут. Один журавль улетел. Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле, около леса, около речки, около стада. Смешно сказать, уже два года я не видел травы. Я не знаю, когда и выеду в Москву, не знаю, потому что, можешь ты себе представить, пишу в настоящее время пьесу. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло.

К н и п п е р. Пьеса должна выйти отличной. Как мне хочется поскорее прочитать ее с тобой вдвоем. Не злись, не скучай, не томись. Увидимся — все позабудем. Как мне хочется посидеть у тебя в кабинете, глупостей поговорить, подурачиться. Мы так мало с тобой поговорили, и так все неясно, ты этого не находишь? Ах ты мой человек будущего!

Ч е х о в. Как мне мешают, если бы ты знала!! Такая масса всякого рода беспокойщиков! Не принимать людей я не могу, это не в моих силах. Пьесу ведь надо писать не останавливаясь, без передышки. А сегодняшнее утро — это первое утро, когда я один, когда мне не мешают. Одиночество — прекрасная штука. Как Левитан? Меня ужасно мучает неизвестность.

К н и п п е р. Привези мне карточку Левитана — я хочу сохранить память о покойном. (Пауза.) Я тебя жду, жду, жду отчаянно, мой ялтинский отшельник. Я чувствую — ты усиленно пишешь.

Ч е х о в. Пьеса уныло глядит на меня, лежит на столе, и я думаю о ней уныло. Вчера ночью сгорел театр, в котором ты играла. Он здесь совершенно не нужен, кстати сказать. Скоро я приеду в Москву, хотя непонятно, зачем я поеду туда. Чтобы повидаться и опять уехать? В Ялте все нет дождей. Бедные деревья за все лето не получили ни одной капли воды и теперь стоят желтые; так бывает, что и люди за всю жизнь не получают ни одной капли счастья. Одно дерево засохло, но оно вместе с другими все еще качается от ветра. Пиши мне почаще, твои письма поднимают мне настроение. Впрочем, теперь тебе не до писания: во-первых, дела много и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, это я так, между прочим. Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству.

Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й.

Г о р ь к и й. Я уже в Мануйловке. Хорошо здесь, тихо, мирно. Мужики хорошие, грамотные, с чувством достоинства. Читал я им вашу повесть «В овраге». Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Чудесный вы человек, Антон Павлович, и огромный вы талантище! Антон Павлович! Поедемте в Китай! В Ялте вы говорили, что поехали бы. Поедемте!

Ч е х о в. В Китай ехать уже поздно, по-видимому, война приходит к концу. Если война затянется, то поеду, а пока вот сижу и пишу помаленьку. Издатель Адольф Маркс хочет приобрести ваши сочинения и просит меня помочь вступить с вами в переговоры.

Г о р ь к и й. Решительно отказываюсь иметь с ним дело! Он вас грабит, бесстыдно обворовывает. Вас теперь читают в деревне, читает городская беднота. Пошлите вы этого жулика ко всем чертям! Расторгните договор, верните деньги назад.

Ч е х о в. Вернуть деньги? Но как? Я почти все прожил, взаймы же взять негде, никто не даст. Договор с Адольфом Марксом представляется мне собачьей конурой, из которой глядит злой старый мохнатый пес. Невесело, словно женился на богатой.

Г о р ь к и й. Я только что воротился из Москвы, точно в живой воде выкупался. Художественный театр — это так же хорошо, как Третьяковская галерея, как Василий Блаженный. Не любить его невозможно, не работать для него — преступление. Был я у Марии Павловны и у Книппер. Понравились мне они ужасно. Живут просто и чертовски весело! Боюсь, что вам, мой хороший, любимый вы мой человек, от моей радости будет еще грустнее в этой чертовой пустынной Ялте.