Старт в пекло - [6]

Мы обратились за разъяснением в научно-техническое управление Федеральной службы лесного хозяйства России.

– Все дело в том, – объяснил заместитель начальника управления Евгений Антонович Щетинский, – что у нас пока нет действенной методики по определению этого самого ущерба от лесных пожаров. При подсчете потерь, по сути дела, берут во внимание в нашей стране только стоимость сгоревшей древесины, затраты на тушение и восстановление леса. Причем оценивается все это по самым низким меркам. И совершенно не учитываются косвенные последствия беды, сказывающиеся, в частности, на снижении экологического потенциала леса, как-то нарушение гидрологии, эрозия и смыв почв, выброс в атмосферу СО, задымленность, гибель полезной фауны и т. д. По мнению ряда ведущих ученых стоимость уничтожения при лесных пожарах той же древесины составляет всего около 10–15 процентов косвенного ущерба. И тем не менее даже прямой урон громаден. В прошлом году (естественно, в ценах 1992 года) он составлял свыше двух миллиардов рублей. Ныне, все говорит за это, потери мы несем значительно больше.

– Почему?

– Как известно, для обеспечения защиты лесов от пожаров в системе лесного хозяйства созданы службы авиационной охраны, специализированные наземные подразделения и государственная охрана. Так вот в связи с общим бедственным состоянием в стране защитники леса находятся прямо-таки в жалком положении. Где уж ждать от них достойной охраны наших лесных богатств, если государство выделяет на эти цели, стыдно сказать, 13 копеек из расчета на один гектар. А американцы, между прочим, тратят полтора доллара.

Решение проблемы может обеспечить только такой подход, в основу которого положено создание геоинформационной системы мониторинга лесных пожаров, которая включает в себя компьютеризацию сбора и хранения фактографических и картографических данных о горимости лесов, условий возникновения и развития беды, ее воздействия на окружающую природную среду, анализ этих действий и выдача службам охраны рекомендаций по управлению (да, да, по управлению) пожарами. Но для этого требуются соответствующие действия руководящих органов.

– А вдруг эти «руководящие органы» находятся под гипнозом чеховских слов? Помните, как писал Антон Павлович в очерке «Из Сибири»: Если бы, положим, все люди, которые живут теперь по сибирскому тракту, сговорились уничтожить тайгу и взялись бы для этого за топор и огонь, то повторилась бы история синицы, хотевшей зажечь море».

– Велик Чехов! Велика тайга! Но, увы, и она не устояла перед «планов наших громадьем». По сибирскому тракту людей теперь проживает в сотни раз больше, чем в чеховские времена, и тайга перед ними здорово попятилась.

Лесной пожар – это один из видов заболевания леса с глубокими осложнениями. После него, как правило, идет смена пород. Там, где росли, допустим сосны, ели, кедры, появляются осины, береза – деревья менее ценные. А это, сами понимаете, не очень здорово.

Так что пока наверху решаются глобальные проблемы охраны «зеленого друга», я хотел бы обратиться в это пожароопасное время ко всем людям, находящимся по делу ли, на отдыхе ли в лесу упаси Вас Бог, уподобясь синице, шутить у таежного моря с огнем.

Не стерпели «пошутили». Вдоволь «пошутили» и власти, доведя тем самым народ до слез. Не от смеха лились они градом, а от великой беды, когда ликвидировали в стране лесничих и лесоохрану, а леса из главного экологоохранного объекта превратили, сдав их в аренду грабителям и расхитителям народного богатства, в главный объект разорения Отечества.

И заполыхала Россия. Только в июле – начале августа нынешним летом на укрощение рукотворного огненного змея было затрачено 10 миллиардов рублей. А губернатор Подмосковья Борис Громов на ликвидацию последствий лесного пала запросил у правительства миллиард долларов…

Нет налога только на бороду

Сколько помню себя в раннем послевоенном детстве, вижу одну и ту же картину: как плывет на запад мимо нашей деревни лес. «Плыл» он по двум магистралям, между которыми находилось селение, – водной и железнодорожной. С ранней весны до глубокой осени по реке Кострома шел сплав, а по железной дороге смолевые бревна, груженные «с шапкой» на платформы и в вагоны, двигаясь эшелонами беспрерывно и зимой и летом. Позже я узнал, что только из Костромской области каждый год вывозилось 10 миллионов кубометров первосортной древесины. Хорошо это или плохо – особый разговор. Но мы помогли своим товаром отстроить разрушенную войной Восточную Европу, свою страну и сделать кое-что для себя, для области. К тому же Кострома – лесная сторона, лесная отрасль здесь основная, базовая, и хуже было бы, если она пребывала в застое.

Но вот ныне река Кострома несет свои воды в Волгу, не загрязненные древесной корой и хвойным экстрактом: сплав леса по ней, как и по многим другим водоводам области, запрещен. Это, безусловно, хорошо. Однако худо то, что железная дорога при этом вовсе не перегружена. Истощились запасы леса?

– Да нет, расчетная лесосека и сейчас составляет у нас около 8 миллионов кубометров, – отвечает на мой вопрос первый заместитель генерального директора костромской фирмы «Леспромсервис» Валентин Надев. – И освоить ее мы вполне можем. До недавнего времени около шести миллиона кубиков запросто заготавливали. Нынче сворачиваем это дело. Зачем рубить новый лес, когда старым все нижние склады забиты? Гниет.