Старт Cтраны Советов. Революция. Октябрь 1917 – март 1918 - [15]
Конкретные обстоятельства переворота минским большевикам были не ясны. Главный вопрос, который обсуждался ими 25 октября: кто взял власть – только большевики или II съезд Советов, что предполагало участие эсеров и меньшевиков (как известно, это предположение оказалось ошибочным). Большевик Р. Пикель и участвовавшие в совещании представители Польского социалистического объединения (ПСО) С. Берсон и В. Солский эмоционально требовали ответа на этот вопрос, но Мясников не мог или не хотел его дать. Приняв к сведению факт перехода власти к съезду Советов, участники совещания решили «снестись с представителями других партий – меньшевиками, эсерами и бундом – и вместе с ними составить воззвание к населению города, призывая его к спокойствию и поддержке новой власти».[102] Согласие эсеров и эсдеков на такое воззвание могло быть получено только в случае формирования в Петрограде однородного социалистического правительства. То есть большевики исходили именно из такого сценария.
Большевики были готовы к продолжению сотрудничества с социалистами, хотя после перевыборов Минского Совета в сентябре большевики получили 184 места, эсеры – 62, меньшевики – 25, бундовцы – 21. 41 место отошло к беспартийным, которые в основном поддерживали большевиков. То есть, большевики «обладали таким большинством, что могли делать, что хотели. Но они стремились к тому, чтобы работать вместе с другими социалистическими партиями»,[103] – вспоминал член Совета В. Солский.
В то же время большевики стали практически готовиться к силовой борьбе за власть в Минске. Именем Съезда Советов они освободили арестованных ранее солдат и сформировали из них отряд под командованием прапорщика Ремнева. Этот отряд выставил караулы в центре Минска.[104]
В. Солский вспоминает, что «даже солдаты, поддерживавшие новую власть, были угрюмы, неохотно разговаривали с прохожими. В Совете настроение тоже было нервное, но тоже не приподнятое, не радостное. Я хорошо это помню, потому что кто-то обратил внимание Мясникова на “депрессию”. Мясников сказал, что “радоваться нечему” и что “дело только начинается и еще неизвестно, как кончится”».[105]
26 октября был выпущен «Приказ № 1 населению Минска и окрестностей», подписанный Минским Советом. В нем, в частности, говорилось, что власть перешла к Минскому Совету, который обратился «ко всем революционным организациям и политическим партиям с предложением немедленно приступить к организации революционной власти на местах».[106] Приказ был принят минскими большевиками (формально – президиумом исполкома Совета), и они намеревались сконструировать многопартийную власть. Взятие власти большевиками в Петрограде большевики Западной области называли не пролетарским восстанием или революцией, а «народным движением».[107]
В приказе говорилось также о введении цензуры с целью пресечения «волнующих население слухов», но В. Солский пишет, что в реальности до середины ноября существовала свобода слова и продавались газеты всех направлений. Однако указание на цензуру вызвало протесты со стороны тех самых социалистических партий, которые приглашались к созданию «власти на местах», и они потребовали созыва исполкома Совета (следовательно, приказ на самом деле был принят не им). Интересно, что собрание исполкома, по воспоминаниям В. Солского, началось с обсуждения не переворота в Петро граде и не организации власти в Минске, а именно с вопроса о цензуре. Социалисты сделали его пунктом нападения на большевиков. «Мясников обещал, что приказ о цензуре не будет проведен в жизнь», но это не успокоило социалистов. Представитель эсеров обвинил большевиков в принятии решений от имени Совета, хотя это может делать как минимум исполком, а не его технический орган президиум (где большевики обладали монополией). Мясникову пришлось оправдываться отсутствием времени и тем, что вот теперь исполком созван – и можно все обсудить. «Но никаких решений принято не было – меньшевики, эсеры и бундовцы говорили, что у них нет еще достаточных данных, чтобы судить о создавшемся положении».[108]
26 октября командующий Западным фронтом генерал П. Балуев ввел в Минск 2-ю Кавказскую («Дикую») дивизию. «Бородатые, угрюмые, молчаливые текинцы в длинных черных бурках, не слезая с лошадей, запрудили всю Губернаторскую улицу и часть Захарьевской. Они перекликались между собой на непонятном языке. По-русски они не понимали или притворялись, что не понимают… Я и другие члены Исполкома пытались разговаривать с текинцами, но они не отвечали на наши вопросы».[109] Ситуация напоминала корниловское выступление. Впрочем, генерал Балуев не собирался разворачивать бои в Минске, согласился на сотрудничество с Советом и не планирует выступать против нового правительства.[110] Дивизия была выведена из города – ее там негде было расположить. Скорее это была вооруженная демонстрация в защиту порядка. Но какого порядка?
В этих условиях «угрозы контрреволюции» большевики создали ВРК, в который включили президиум Минского Совета, бюро Областного комитета Советов Западной области, большевиков из исполкома Советов Западного фронта, Минского железнодорожного комитета и частей Минска. От имени исполкома они пригласили в ВРК представителей воинских частей.
