Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - [111]

Несколько месяцев спустя, в мае 1981 года, когда Иоланда находилась на съемках на южном побережье Китая, срочная телеграмма вызвала ее в Пекин. Она немедленно улетела домой и застала Цинлин то приходящей в себя, то вновь впадающей в беспамятство. Иоланда приложила ладонь к щеке Цинлин и позвала ее: «Мама-тайтай!» Цинлин открыла глаза, коснулась лица Иоланды и прошептала: «Мое дитя, мое маленькое сокровище, наконец-то ты вернулась»[630]. Из Америки уже спешила Юнцзе.

Пятнадцатого мая, сразу после полуночи, получив известие о том, что Цинлин при смерти, Коммунистическая партия Китая решила официально принять ее в свои ряды. Тот факт, что Красная сестра в тот момент не подавала соответствующего заявления, не имел значения. Она сделала это четверть века назад, в 1957 году. Свидетелем этого была госпожа Лю Шаоци. И теперь партия направила госпожу Лю к умирающей Цинлин. Госпожа Лю сказала Красной сестре: «Помню, когда-то вы выражали намерение вступить в партию. Я хотела бы узнать, желаете ли вы этого до сих пор?» Цинлин кивнула. Госпожа Лю повторила вопрос еще дважды, Красная сестра каждый раз утвердительно кивала. Формальности были соблюдены, и в тот же день Дэн Сяопин провел экстренное заседание Политбюро, на котором «все единодушно проголосовали за решение принять Сун Цинлин в ряды КПК»[631].

На следующий день, 16 мая, Цинлин получила титул Почетного председателя Китайской Народной Республики.

Пока Красная сестра умирала, партия обратилась к ее родным с просьбой приехать в Пекин. Список возглавляла госпожа Чан Кайши, которую убеждали нанести умирающей сестре последний визит. Анна Шеннолт – китаянка, жена американского пилота Клэра Шеннолта, командира «Летающих тигров», – передала сообщение Мэйлин, в то время жившей в Нью-Йорке. Младшая сестра отвечать отказалась[632].

Цинлин умерла 29 мая 1981 года, в возрасте восьмидесяти восьми лет. Пекин вновь пригласил всех родственников Цинлин посетить похороны, предложив оплатить дорожные и прочие расходы. Все члены семейств Сун, Чан и Кун встретили этот жест многозначительным молчанием. Единственными из близких, кто все же приехал на похороны Цинлин и был сфотографирован у катафалка, стали внуки Сунь Ятсена от его первого брака.

Иоланду и Юнцзе во время прощания с Цинлин не видели. Гарольд Айзекс, который встречался с Цинлин годом ранее и знал, что она относилась к ним как к родным дочерям, «с изумлением обнаружил, что этих двух молодых женщин нет ни на одном снимке, запечатлевшем родных и друзей на похоронах… Могу лишь предположить, как горько и мучительно, должно быть, переживали утрату эти две молодые женщины, которыми она дорожила как никем другим в мире, что и дала ясно понять при нашей встрече»[633]. Сестры действительно безутешно рыдали, последними прощаясь с Цинлин в длинной очереди после персонала. Затем сестер увели. На протяжении тридцати лет практически нигде не упоминалось о том, какое отношение Иоланда и Юнцзе имели к Цинлин. Актерская карьера Иоланды продолжалась в Пекине, а Юнцзе после похорон улетела в Америку, и с тех пор о ней ничего не известно.

Официальная анонимность двух приемных дочерей Цинлин лишь отчасти объяснялась тем, что их удочерение не было подтверждено документально. Партия стремилась использовать кровные узы семьи Цинлин, так как лелеяла надежду вернуть Тайвань под свое крыло. Приемные дочери Цинлин не принадлежали к этому клану и потому не встраивались в намерения партии.

Старость всколыхнула в сердце Красной сестры чувства к близким родственникам. Дома Цинлин повесила на видном месте портрет матери и показывала его гостям. Она распорядилась похоронить ее рядом с родителями, чтобы, как она говорила, постоянно извиняться перед матерью: «Я скверно вела себя по отношению к ней. Мне так стыдно»[634]. Красная сестра сожалела и о том, что в прошлом резко отзывалась о сестрах. В 1930-х годах, беседуя с Эдгаром Сноу, она категорично высказалась по поводу способности Старшей сестры делать деньги, и Сноу опубликовал эти слова. В 1975 году Цинлин, возможно, устыдилась своей прямолинейности и обвинила Сноу в том, что он приписал ей «оскорбительные слова» о Старшей сестре. Цинлин требовала, чтобы вдова Эдгара Сноу вычеркнула этот фрагмент из его книги[635].

Помимо приемных дочерей и близких друзей, которых Цинлин называла «мои сестры и братья», особые отношения у нее сложились с сестрой Янъе. Эта женщина прослужила в доме Цинлин экономкой более пятидесяти лет и посвятила хозяйке всю свою жизнь. На преданность сестры Янъе Цинлин отвечала тем же. Когда сестра Янъе заболела раком и мучилась сильными болями, вместе с ней страдала и Цинлин. Она оплатила лучшее лечение из возможных, а когда сестра Янъе умерла (буквально за несколько месяцев до смерти самой Красной сестры), Цинлин распорядилась похоронить ее рядом со своей будущей могилой, на участке семьи Сун. Цинлин никогда не выражала желания быть похороненной в грандиозном мавзолее Сунь Ятсена.

Красная сестра вовсе не думала, что телом и душой принадлежит только партии. В течение почти всей жизни она поддерживала тесную связь с коммунистами, но воспринимала себя как отдельное, частное лицо. Цинлин тщательно подготовила завещание (без помощи юристов). Свое личное имущество, вещи, которые она считала собственными, а не принадлежащими государству, Цинлин завещала тем, кому захотела. Это был нетипичный для коммунистов поступок: обычно, если составлялось завещание, все свое имущество они передавали партии. Людям, которые служили ей, Цинлин оставила денежные суммы. В завещании был упомянут ее друг из Гонконга, Эрнест Тан. На протяжении долгих лет он покупал для Цинлин вещи, которые были дефицитными в Китае (в том числе часы для Иоланды). Цинлин всегда горячо благодарила Эрнеста и посылала ему ценные подарки – бренди, виски из коллекции своего отца, золотые серьги матери, однако ей казалось, что этой благодарности недостаточно, и в 1975 году в завещании она указала, что оставляет ему в наследство свою библиотеку. Свое завещание Цинлин отправила Эрнесту вместе с письмом, в котором объясняла, что эти книги не принадлежат государству: она сама собирала их еще со времен учебы, и он имеет право увезти их домой. Опасаясь, что возникнут какие-нибудь сложности, Цинлин посоветовала Тану пока никому не рассказывать о завещании. И действительно, сложности возникли. Эрнест провел рядом с Цинлин ее последние дни, но сразу вернуться в Гонконг ему не разрешили, и он вынужден был задержаться в Пекине («целыми днями глазеть в потолок [отеля]», как писал сам Эрнест). В конце концов под давлением он сделал заявление о том, что не желает «принимать книги и предоставляет правительству право решить, как распорядиться ими»