Старовский раскоп - [42]

Пантера мотнула головой и глухо рыкнула. Серый изволил оторваться от созерцания звезд:

— Да понял, понял, не глухой. Здесь сижу и никуда не суюсь. Слежу, чтобы через границу ни одна вшивая псина не проползла, — со скукой кивнул и отвернулся.

Пантера рыкнула еще раз — дескать, от таких идиотов чего угодно ожидать можно — и побежала в сторону лесочка, низко пригибая морду к девственно ровному снегу. Вскоре черный силуэт слился с сумерками залеска, некоторое время еще оставался затихающий шорох. И где-то далеко вскрикнула отчаянно какая-то сумасшедшая птица.

Серый бездумно разглядывал звезды, по привычке собирая их в созвездия. Медведица с Медвежонком, Лебедь… Широкая туманная полоса Млечного пути. Опять заорала птица. Полярная звезда таращилась вылупленным голубым глазом. Как-будто еще похолодало, а небо сделалось почти прозрачным. Начал подмерзать нос, хотя низкие температуры Серый переносил отлично. Тогда он поднялся, сделал несколько гимнастических движений, разгоняя кровь. Подставил простецкое деревенское лицо мертвенному лунному свету и подумал, что Димка что-то слишком долго ходит. Мстительно предположил, что того со страху пронесло. Однако сделалось неспокойно. Краем глаза почудилась какая-то тень, разве ж в этой дыре может произойти что-то настоящее?

Подождав еще минут пять, Серый не выдержал. Перекидываться не стал, потому что если сейчас Димка возвратится, будет стыдно. Нашел взглядом цепочку димкиных следов и отправился на разведку. По-прежнему было очень тихо и ничем посторонним не пахло. До околка идти было минут пять, утопая в снегу по щиколотку. Пантерам проще, у них лапы легкие… Снова подумал было перекинуться. Не стал.

Добрался до околка, позволил себе всё же перейти на кошачье зрение. Темно-серые стволы берез обступили со всех сторон, снег испещрили, словно оспины, чернявые рытвинки следов каких-то лесных жителей, небо заиграло переливами от черного до серо-синего. Димки по-прежнему нигде не наблюдалось. На самой окраине залеска валялось что-то темное, кажется, трухлявый обрубок вальника. Серый решил дойти до него, а там уж думать, куда мог запропаститься трус-Димка. Сумасшедшая птица вдруг заголосила совсем дико и, сорвавшись с дальнего дерева, пролетела над головой у Серого, едва не снеся шапку. Так и инфаркт заработать не долго. Вот дурная…

Прилетевший ветер швырнул в лицо горсть снежка и — вдруг, страшно, наплывом — вкусный запах крови!

От запаха сердце стукнуло в горле, а голова закружилась. Горячая, сладкая волна…

И Серый одурел внезапно не хуже птицы. Причем мерзко одурел — и от страха, потому что крови вроде как неоткуда взяться, и от первобытного голода, и еще паники. И метнулся вдоль этой пряной волны, не разбирая особо дороги, напролом до трухлявого бревна. В сапоги черпнул снега, но не остановился. Упал, запнувшись о припрятанную в снегу ветку. Поднялся, одурь не прошла, а сделалась гуще.

Кровью несло от бревна.

И страхом. Целым предсмертным ужасом.

И острым песьим духом, и слежавшейся шерстью, и еще чем-то.

А бревно оказалось… Не бревном. Это лежало, широко раскинув руки в черных димкиных перчатках и глядело на Серого мертвыми димкиными глазами. И под подбородком у этого вместо шеи начиналось бесформенное месиво, серели колечки драной трахеи. И снега под Димкой не было, а только темная каша.

Серый отступил, ноги вмиг ослабели, подкосились. И Серый сдался, осел в мягкий сугроб, соображая, что сейчас вырвет.

И откуда ни возьмись — со всех сторон большие седые собаки с зелеными злыми огнями вместо глаз. Они не рычали и не огрызались. Они были абсолютно бесшумны.

И Серого все-таки вырвало. А последней мыслью было, что он у мамки тоже один. Был.

Январь 1990 года, Сибирь.

Метель.

— Тош… Ты бы хоть сам звонил, — Инка за сотню километров по ту сторону телефонной линии ощущалась жутко напуганным существом, этакой загнанной в угол мышкой, а совсем не гордой черной кошечкой. — Мне теперь кажется, что ты там чем-то ужасным занимаешься, представь. Особенно года вчера я до тебя дозвониться не смогла и позвонила Ингмару, а он велел тебе не звонить пока.

— Ну что ты, родная. Всё хорошо. Просто я работаю в месте, где телефон вызовов не принимает. Понимаешь? — терпеливо повторил уже в который раз Антон.

По кривой тумбочке полз таракан. Усы у таракана были длинные, развесистые… Шикарные были усы, и еще длинный хвост, и вообще таракан здесь ощущал себя хозяином жизни. Он степенно подполз к опрометчиво оставленной тарелке и неспешно в ней закопошился. Терпеть такую наглость более Антон не мог, отвлекся на мгновение от голоса в трубке и брезгливым щелчком сбил мерзость. На полу раздавил. Еще на полу в углу лежат три придавленные мыши. На них Антон охотился прошлой ночью, когда опять стукнуло в голову. Сегодня горничная придет, вынесет "трофеи", пока не раздулись и не завоняли.

Инна что-то сказала и умолкла, ожидая, видимо, ответа.

— Что, прости? Не расслышал.

— Говорю, Славка просится с тобой поговорить. Будешь?

— Еще спрашиваешь!

Славка по телефону разговаривать совсем не умел. То слишком близко прижимал динамик мобильника к губам, то, наоборот, забыв, отводил слишком далеко. А то вдруг торопился, волновался, съедал окончания слов и забывал, о чем хочет сказать, перебивая себя на полуслове. Но с грехом пополам понять было можно.