Старорусский детектив - [4]

В следующее мгновение на противоположной стороне из леса появились сначала с оглушительным лаем собаки, а вслед за ними огромный черный медведь, и было непонятно, кто кого гонит: собаки медведя или медведь собак. Вслед за медведем из леса появились загонщики на лошадях. Загонщики погнали зверя на Черногора и Бурьяна, которые наблюдали и ждали, когда можно будет сразиться со зверем. Сыновья Черногора и Бурьяна на лошадях поскакали навстречу зверю, чтобы в случае чего помочь родителям. Медведь с грозным рыком бежал по заснеженному полю к краю леса, где и стояли главные охотники. Черногор бесстрашно побежал на медведя и кинул копье, которое угодило медведю в бок. Зверь заревел от боли и стал заваливаться набок.

— Бурьян, помогай! — крикнул Черногор и обернулся. Но Бурьяна и след простыл, видна была лишь темная фигура, карабкающаяся на дерево, а любимая рогатина валялась на снегу. Вот в чем была главная удаль Бурьяна — вовремя смыться. Черногору долго раздумывать не пришлось. Он схватил рогатину и завалил зверя на спину, а подоспевшие сыновья довершили охоту. Сыновья Бурьяна, к их чести, были храбрее папаши и без страха ринулись на медведя. Когда все было кончено и все собрались рядом с тушей медведя, чтобы оценить трофей, Бурьян уже стоял в первых рядах и кричал громче всех, что охота удалась, и какой огромный медведь, и какие все молодцы, а главный охотник, конечно, он. Черногор отдал рогатину хозяину со словами:

— Да ты у нас главный охотник! А на дерево ты залез, чтобы оценить обстановку?

После этих слов все подняли Бурьяна на смех и всю дорогу, пока тащили лошадями тушу медведя, подзуживали его, а он неуклюже пытался оправдаться.

Когда вернулись в городище Бурьяна, был затеян огромный пир, на котором гуляли все жители, а медведь был быстро съеден. Пирушка продолжалась целых три дня, и все эти дни не смолкали возгласы, прославлявшие охотников Черногора, его сыновей и других участников охоты. И лишь про Бурьяна никто не вспомнил, над ним даже перестали посмеиваться, но все, конечно, косо смотрели на предводителя, который показал свою трусость, как говорится, во всей красе. Бурьян только пил молча, постоянно стучал по столу кулаком и несколько раз даже в исступлении бросался на Черногора с кулаками и пытался затеять драку. Хорошо, что его вовремя оттаскивали и сажали на место, ведь негоже драться хозяину с гостем, все уже случилось, и про то, как он повел себя на охоте, все и так знают, и изменить уже ничего нельзя. Лишь к утру второго дня Бурьян успокоился, и Черногор смог спокойно пировать, не оборачиваясь на Бурьяна, ожидая очередной пьяной выходки. К вечеру, когда все притихли и спали, Бурьян позвал Черногора на разговор и предложил ему объединиться родами и выбрать князя на вече народном. В те времена многие рода объединялись, так было проще противостоять набегам врагов, охотиться, растить хлеб и торговать.

Черногор понимал, к чему клонит Бурьян, ведь земли Черногора были богаче, воины сильнее и Бурьян мог только попытаться договориться и склонить Черногора к объединению, чем начинать войну, которую он заведомо проиграет. Но после этой охоты, на которой он показал себя трусом, он должен был понимать, что даже если он убедит Черногора объединиться, никогда ему не стать князем — вече не поддержит труса. Но Бурьян слыл хитрым и расчетливым и мог задумать какую-нибудь каверзу, ведь даже если его не выберут князем, у него все равно останется в руках достаточно власти, чтобы при удобном случае свалить самого Черногора или детей его. Бурьян был богат, имел много воинов и, главное, очень изворотливый ум и не имел чести и совести. Он мог задумать отравить на пиру Черногора, но если это он травил, то должен был подсыпать яд в мед, который пил Черногор, или подсыпать в блюдо, которое он ел. Но кубок был все время в руках Черногора, и ел он вместе со всеми, и отравиться должен был вместе с дочкой, если даже она и отпила из отцовского кубка или съела что-то из его тарелки.

Был и еще один гость на этом пиру, которого сразу вспомнил отец. Этот гость был иноземцем, купцом, с которым торговал род Черногора. Приплыл он из-за моря, привез на обмен множество товара: шелка, оружие, украшения, менял все это он на шкуры пушного зверя, мед, пеньку, льняные ткани, кожу, сушеные грибы, ягоды и лошадей. Этот торговец давно пытался заключить договор, по которому все добытое уходило только ему и за бесценок. С многими старейшинами, по слухам, он пытался договориться, и те, кто соглашался за посулы, которые он приносил им, обрекали свой род на нищету и очень скоро разочаровывались в договоре и пытались его разорвать. Но чужеземец стращал их, что если они откажутся, он придет с армией, и завоюет их земли, и они будут отдавать все вообще даром.

Да, он мог отравить Черногора на пиру, как говорят, иноземец этот был искусным отравителем, для этого у него был припасен яд в перстне, которым он расправлялся со своими врагами, добавляя яд незаметно в напиток, который пила жертва, а если не удавалось подсыпать яд или жертва делала все, чтобы яд попал и в кубок отравителя, для чего чокался столь усердно, что содержимое его кубка обязательно попадало в кубок отравителя. Но не всякий захочет, отравив другого, быть отравленным самому своим же ядом. Хотя искусные отравители, боясь, что с ними могут поступить так же, сами принимали маленькие порции яда, для того чтобы организм смог противостоять отраве и если их захотят отравить этим ядом, то либо он совсем не подействует, либо действие будет почти незначительно. Но ядов было настолько много, что приучить себя к ним было невозможно, тем более что были яды мгновенного действия, от которых нельзя спастись, даже приняв противоядие. Но если отравителю все же не удавалось всыпать яд в напиток, то он мог использовать отравленную булавку, которую крепил к своей одежде, и подходил к жертве вплотную, обнимал ее и как бы случайно колол — и все, дело сделано, человек умирал. «Но непонятно, зачем было травить мою дочь, которая не могла занять мое место, — думал Черногор, — так как имела старших братьев, которые после меня возглавят мой род. Если представить, что он отравил в назидание, только чтобы запугать меня, он должен был знать, что если он только заговорит об этом или еще как-то даст мне понять, что виновен в смерти дочери, то будет убит сам и все, кто с ним пришел». Он, конечно, мог придумать что-то такое, о чем и подумать нельзя, недаром его звали Талант, и талантов этих у него было настолько много, что казалось, что он может все.