Старопланинские легенды - [31]

Возле церкви остановились двое — мужчина и женщина, верхом на мулах. На женщине короткая безрукавка на лисьем меху и легкая зеленая в полоску шаль на голове. Женщина не первой молодости, но красивая, с выразительными чертами лица и какой-то царственной осанкой. А мужчина — старый гайдук, седой, но здоровый, румяный, с большими косматыми бровями и пушистыми, как кудель, усами. Кафтан его, красного сукна, был покрыт уже потемневшим золотым шитьем; сзади висели пороховницы; широкий кожаный пояс крепко стягивал засунутые за него пистолеты.

Мужчина и женщина стали смотреть на выходивший из церкви народ. Все, кто ни проходил, говорили, что идут встречать Индже. Мужчина и женщина переглянулись, и глаза их налились слезами. Они спешились и пошли вместе с толпой, ведя мулов в поводу. Мужчина хмурил свои косматые брови и взволнованно шептал:

— Скажу ему: «Я — Сяро Барутчия. Узнаешь? Вот, сам пришел. И Пауну привел с собой. Когда ты резал, убивал, я в тебя выстрелил, убить хотел. А теперь ты защитник, отец наш… Так дай поцелую руку и ногу тебе. И делай со мной что хочешь…»

А Индже уже вступил в село. Он не хотел спешить, сдерживал поступь коня, который почему-то сделался буен, нетерпелив. Вдруг на середину улицы выскочил и встал у Индже на дороге маленький человечек. Это был Горбун. Остановился и стал смотреть. Казалось, он дивится Индже, его коню, его шитой золотом блестящей одежде и трепещущему над лбом павлиньему перу. Индже проехал бы мимо, если бы не заметил у этого уродливого горбатого паренька под мышкой ружье. Добрых мыслей полна была голова Индже, и не хотел он нынче видеть людей с ружьями. Да и весело ему было, захотелось пошутить.

— Эй, послушай! — крикнул он Горбуну. — Дай-ка сюда ружье!

Горбун нахмурился, что-то пробормотал и пустился бежать. Индже увидел вблизи глаза паренька, и они пробудили в душе его что-то такое, чего он сам не мог понять. Дав немного поводья коню, он поехал за пареньком.

— Давай ружье! — кричал он, смеясь.

Горбун вбежал в одни ворота, Индже — за ним. Воеводы остановились на улице и стали ждать, улыбаясь, так как видели, что он шутит. Индже повернул коня обратно. В тот же миг Горбун вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Взвился белый конь, пошатнулся Индже в седле, упал на землю.

Кто был ближе, соскочили с коней, бросились к Индже, подняли его. Другие кинулись ловить Горбуна. Не теряя времени перенесли Индже в сени того дома, во дворе которого он упал. Расстегнули на нем одежду, стали искать рану, чтобы скорей ее перевязать. А снаружи поднялся страшный шум. Метались черные кони, блестели ятаганы, раздавались полные боли и отчаяния крики:

— Воеводу убили! Индже убили!

С двух сторон поскакали всадники, чтоб отрезать путь Горбуну и схватить его. Двигавшаяся от церкви крестным ходом толпа повернула обратно и разбежалась, женщины завыли, все село наполнилось криками, плачем.

До этого бабушка Яна Калмучка сидела возле своего дома, прислонившись к стене там, где случилось сесть, и, несмотря на страшную суматоху вокруг, сохраняла спокойствие — главным образом из-за старости и глухоты. Но, услышав со всех сторон крики: «Индже! Индже убили!» — вздрогнула и бросилась к сеням. Она появилась там дрожащая, костлявая, сверкая беспокойно бегающими глазами. Хлопотавшие вокруг Индже воеводы решили, что она спятила со страха, и выгнали ее вон.

Но она успела взглянуть на Индже. Он лежал на полу, привалившись к стене, без шапки. Шапка с павлиньим пером валялась рядом. Смуглое лицо его не выдавало боли, но дышал он трудно, тяжело, и под ним натекла лужа крови.

Во двор набился народ. Привели Горбуна. Двое воевод — Добри и Вылчан — крепко держали его, закрутив ему руки за спину.

— Вот кто убил! Вот кто! — кричали вокруг кырджалии, размахивая ятаганами.

— Постойте, мы его к Индже отведем. Пускай он скажет!

Стоявшие вокруг Индже вышли. Тогда бабушка Яна подошла к нему.

— Ты и есть Индже, сынок?

— Чей это парень? — спросил Индже. — Твой, что ли?

— Так ты — Индже! Ох, господи, беда-то какая!

В голосе ее была мука, нижняя челюсть дрожала. Видя, что времени мало, надо спешить, она наклонилась над ним и прошептала:

— Ребенок этот — твой сын! Ах, зачем я только подобрала его тогда! Лучше б он помер…

Словно вторая пуля ударила Индже; он отшатнулся. К нему подвели Горбуна. Индже поглядел на него: безобразный горбатый коротышка; грязные, свалявшиеся космы падают на лоб; взгляд исподлобья, как у зверя, которого вытащили из норы. Но глаза выделяются на безобразной роже — красивые карие глаза. Индже всматривается в них и узнает глаза Пауны.

— Вот он! — кричат воеводы. — Что нам с ним сделать? С живого кожу содрать? На кол посадить?

Индже полузакрыл глаза, как от боли, ничего не говорит. Лицо его просветлено смертью. Потом поглядел, промолвил:

— Много матерей я плакать заставил… Пришел и мой черед. Не трогайте этого ребенка! Волос с головы его пусть не упадет. Так я хочу. Отдайте ему вот это, — он протянул свой кошель, — и отпустите его на все четыре стороны.

На дворе, среди столпившихся кырджалий, слышится голос Сяро Барутчии:

— Умирает? Не может быть! Пустите меня. Скажите, что я его жену привел. Скажите: Пауна идет!