Старомодная история - [55]

Кальман, конечно, очень скоро пожалел, что уехал из Дебрецена; он рассчитывал на поддержку, на ободряющие слова жены, но Эмма лишь попрекает его растраченным состоянием Гачари; Юниору осточертели вечные слезы: что зря терзать его, ведь этим дела не поправишь! Нет, она совершенно неспособна быть благодарной, а ведь он ради нее уехал из Дебрецена, согласился терпеть лишения, хотя мог, худо ли, хорошо ли, жить с матерью, — ведь это Эмме стало невтерпеж на улице Кишмештер, а там, по сравнению с нынешней жизнью, был рай земной; тетя Клари готовила — дай бог каждому ежедневно иметь такой обед, он носился по степи на своем жеребце Янчи, и любое его слово в Паллаге воспринималось как Священное писание. Юниору страшно приходить домой; он еще порога не переступил, как Эмма уже обрушивает на него свою горечь и озлобленность: и что это за квартира, вся в тараканах, и сада нет, где ребенок мог бы поиграть, и общества нет подходящего, кем вырастет тут Ленке, и пора бы Юниору посетить живущих в Пеште родственников, чтобы познакомить ее наконец с людьми, с которыми она хорошо себя чувствует, и почему он не дает ей денег, девочке нужна обувь, платье, она уже из всего выросла, и пусть Юниор снимет другую квартиру, здесь она не хочет жить, здесь из коридора несет отхожим местом, и соседки все такие грубые. У Юниора нет большего желания, чем завязать знакомство с пештскими Рикклями и Лейденфростами: Эмма не знает, что он чуть ли не в первый же день отправился по домам здешней родни, где его угостили кофе, спросили, как дела, но не звали заходить почаще и с женой: история женитьбы Кальмана в интерпретации Марии Риккль давным-давно известна в Пеште, известна и неодолимая антипатия купецкой дочери к этому браку, объяснимая тем, что Кальман венчался в кальвинистской церкви. В семейных кругах имя Марии Риккль произносится не без уважения, и ни у кого нет охоты перечить ей: если купецкой дочери не нравится невестка, не желают ее знать и другие.

В конторе у Ганца Юниору душно, он страдает ностальгией, вспоминая ароматы степи, бескрайние ее просторы, и чувствует себя таким несчастным, как еще никогда в жизни. Идеи, приходящие в голову Эммы, вроде: просить прибавки к жалованью, искать дополнительный заработок, требовать более солидной должности, где лучше платят, — действуют ему на нервы особенно сильно, поскольку мечты о прибавке и о солидной должности — это очевидно даже Юниору — абсолютно нереальны: с самого начала он повел себя как-то не так, хотя (это выясняется из его писем к Мелинде) твердо убежден: уж он-то сделал все для того, чтобы его любили. Однако отношения его непоправимо испорчены со всеми: с начальством он пытается держаться по-приятельски — и наталкивается на самый суровый отпор, коллегами же пренебрегает, за что писари его терпеть не могут. Скоро граф Гектор опускается на самое дно отчаяния — дома в такие минуты он искал свое охотничье ружье — и однажды, в день зарплаты, сбегает от Эммы, которая ждет его вместе с Ленке у заводских ворот, с такой же нетерпеливой подозрительностью глядя через решетку, как другие женщины, поджидающие пьянчужек-мужей.

Юниор направляется в центр города, быстро уговорив себя, что делает это в интересах Эммы и Ленке: ребенку не хватает калорий, квартира у них действительно ужасна, надо попытаться достать где-то денег. Выполняя свою тягучую, однообразную, смертельно скучную канцелярскую работу, он вдруг сообразил, что завод Ганца и его нынешнее жилье находятся так далеко от мест, где он еще недавно был счастлив, богат и всеми любим, никто из прежних его приятелей и не догадывается, каким тяжким трудом он вынужден содержать теперь себя и свою прелестную жену. Центр, куда он в конце концов добирается, производит на него столь большое впечатление морем огней, шумом, оживленным движением, что вдохновляет его на новое стихотворение; он встречает некоторых своих друзей — элегантные, веселые, они гуляют по набережной, как прежде, в счастливые времена, гулял и граф Гектор. В свое время Муки Дарваши честно выплатил все свои умопомрачительные карточные долги, выкупил векселя; его бывшие партнеры уверены, что он уехал к себе в поместье, — если он снова здесь, значит, кошелек его полон. Юниора встречают радостные лица, дружеские объятия и открытые игорные залы; мир былых ароматов, красок, вкусов буквально опьяняет Муки; игорное счастье в этот вечер столь же последовательно улыбается ему, сколь упорно отворачивалось прежде, и со своим крохотным капиталом — полученным у Ганца жалованьем — он выигрывает почти беспрерывно. После полуночи он возвращается домой, неся Эмме цветы, шоколадные конфеты, шампанское и целую корзину всяких дамских мелочей; Эмма, не раздеваясь, стоит у окна, смотрит на улицу, ждет мужа — и даже плакать уже не может. Глупо было бы огорчать ее, открыв подлинный источник неожиданного богатства; Юниор сообщает, что судьба сжалилась над ними, он получил долгожданную новую должность с высоким жалованьем, и завтра Эмма может пойти в центр и купить все, что нужно, себе и дочери, а скоро они переберутся на новую квартиру. До следующего жалованья время летит быстрее, чем раньше, Юниор держится в конторе самоувереннее, чем когда-либо, веселым появляется и в старой компании, он уверен в удаче — которая, естественно, не навечно взяла его под свое крыло. Вторая попытка кончается тем, что он не только проигрывает все жалованье, но и берет взаймы большую сумму, которую ссужает ему приятель и собутыльник Пал Татар, уверенный, что долг, как всегда, будет оплачен вовремя. Деньги он дал на три дня, Юниор, конечно, не может вернуть долг, теперь он прячется от своих знакомых. Однако одна из противоречащих всякой логике случайностей, которых так много в жизни, наводит кредитора на след Кальмана. Эмма гуляет с Ленке под осенним солнышком, тратя последние крайцары, оставшиеся еще от первого выигрыша, и сама окликает знакомого по прежним временам молодого человека; она искренне радуется встрече, спешит представить дочку. Татар интересуется, почему рядом с ней нет мужа; Эмма с гордостью отвечает: Юниор теперь служит у Ганца, только, к сожалению, допоздна задерживается на работе. Татар, сам испытывающий затруднения с деньгами, не стыдится разыскать должника; на следующий день контора Ганца становится свидетелем необычной сцены: Яблонцаи, этот гордец, изображающий из себя не то графа, не то герцога, бледнеет и заливается слезами, как ребенок, увидев в дверях своего кредитора. К вечеру Эмма знает все; внучка великого Гачари реагирует на новость удивительно сдержанно: она не рыдает, не бранится, не жалуется на судьбу — лишь смотрит на Юниора, но тот приходит в исступление от ее взгляда, кричит ей, что это она, Эмма, во всем виновата, ей все не так, всюду плохо, и если она способна смотреть на него таким бесчувственным взглядом, значит, она не любит его, и вообще, разве может она сравниться хотя бы с Мелиндой, которая вся — сплошное бескорыстие. Эмма не отвечает, молча выслушивая и то, что все кончено, что теперь ему остается лишь пулю пустить себе в лоб — или же написать в Дебрецен и снова попытаться одолжить денег у Сиксаи, на этот раз сумма не столь громадна, во второй раз Хенрик Херцег поможет ему, не может не помочь. Эмма Гачари причесывает дочку, потом, уложив ее спать, берет перо и бумагу: на вопрос Юниора, кому она пишет, Эмма отвечает: Эржебет. О том, с каким волнением супруги ждут почтальона, свидетельствует одно из стихотворений Юниора; ответы на письма, посланные примерно в одно и то же время, приходят почти вместе. Возвратившееся из Фюзешдярмата с надписью «Адресатом не принято» письмо позволяет судить, что Эмма с просьбой о помощи обратилась не к Лейденфростам; Ирен, младшая дочь Эммы, уже не помнит, чего хотела ее мать: просилась с дочерью домой или надеялась на временную помощь и прощение. Во всяком случае, Ракель Баняи тоже никогда не узнала, в чем заключалась просьба внучки, до самой своей смерти она столь же последовательно не желала вступать в какие-либо отношения ни с Эммой, ни с Эржебет, сколь решительно изгнала их из своего дома и из своего сердца после их проступка.