Старик путешествует - [2]

Дом их стоял буквой «Г». У них была не то трёхкомнатная, не то четырёхкомнатная квартира на самом высоком четвёртом этаже.

В доме располагался продовольственный магазин, там вечно что-то разгружали во дворе в противнях, помню запах жареной рыбы.

Как туда затесался «Бомбей» — по воскресеньям там устраивали танцы, — понятия не имею; по всей вероятности, то, что мы считали «Бомбеем», в невыходные дни было какой-то комсомольской организацией.

Тогда говорили «ходить». Сколько я ходил с Волиной — ей-богу, не помню, скорее всего лишь весну. Как-то Володька (посему он, вероятно, всё-таки был младшим братом Веты) проговорился, что она и её подруги из десятого «Б» класса «ходят» со студентами. Я, учившийся в классе на год младше Волиной (её все так и звали — Волина), почувствовал себя малолеткой. Там у нас был у подростков всё же свой табель о рангах. В дополнение к возрастным категориям («ходить со студентами» — это уже была высшая возрастная категория, соответствующая девушке, а не девочке) была ещё категория «интересный», «интересная».

«Вета, безусловно, инте-есная девочка («р» она не произносила), — говорила мне «француженка» Лиза — репатриировавшись из Франции, семья осела у нас на Салтовском посёлке. — Но она не подходит тебе по возрасту, Эди». Лиза сама была интересная девочка, может быть, интереснее Веты. У них дома были на лампочках абажуры из географических карт, я ей поверил. Кто там с кем перестал встречаться, я с Волиной или она со мной, — не помню, но мы уже не гуляли вместе в парке вдоль трамвайной линии. Доходя до конца парка, мы обычно поворачивали обратно.

Родителей её я никогда не видел.

У этого четырёхэтажного здания, где жила Волина, был полукруглый угол. Если за него завернуть, то начиналась булыжником вымощенная унылая улица Поперечная. Весной и осенью её заливало грязью. Если пройти мимо двух женских общежитий (с колоннами!!!), то там почти в конце её жил я, стоял наш двухэтажный дом с двумя подъездами, немецкой постройки. Если от Веты Волиной на мою улицу не сворачивать, а пойти прямо, то асфальтовая тропинка вела в школу № 8, где все мы и учились. И вот выучились, выросли, прожили свои жизни, и мне даже неизвестно, жива ли она, Вета Волина, пожалуй, первая моя любовь, высокомерная, классом выше меня, и спокойная. Буржуазная в ту эпоху, когда ещё не было буржуазии.

Я пытаюсь вспомнить, как она выглядела тогда, — да нет, не Вета Волина, Лиза Вишневская, конфидент и товарищ.

Но ничего особо не вспоминаю. Очки, свет от лампы с абажуром из географической карты. Сигаретка в губах, блестящий носик, блестящие (нам казалось, что грязные) волосы, самодельные штаны, босые ноги.

Любви у нас тогда не получилось, какая там любовь у семиклассников, но мальчики и девочки посёлка несли ей свои проблемы.

Жили они на первом этаже — репатриированным, им дали трёхкомнатную квартиру. Кровати и кресла Вишневские сделали себе сами из досок.

Лиза давала мне книги и угощала «сухим», как тогда называли, вином. Какие книги? Помню, что эмигрантские книги и журналы, и там печатался некто Сирин.

Отец, мать, трое детей, имя младшей не помню. Арсен потом пошёл служить в Советскую армию. Пришёл оттуда перепуганный.

Репатрианты. Как каждая волевая девушка, Лиза обзавелась подчинёнными ей подругами.

Судьба её потом сложилась трагически. В 70-м она окликнула меня в Коктебеле: «Эдуар!»

Постаревшая и измученная, на меня смотрела Лиза Вишневская, тащила за собой ребёнка.

Мы пошли, сели на песке, и она рассказала. Всё время хотела уехать во Францию. Нашла себе француза, он работал главным инженером на шахте в Кемеровской области — по-моему, на шахте. Уже паковали вещи, должны были уезжать, в один из последних рабочих дней он погиб в шахте (или если я плохо помню, то его убили). Я попал во Францию, хотя и не стремился туда попасть в 1980 году.

В их компании была ещё одна девочка — пухлогубая Люда, так та вышла замуж за футболиста, и он её избивал. К Лизе все бегали за советом, а вот сама она себе совет дать не смогла, не выпуталась.

СССР / Людка

В него долго была влюблена Людка Найдич, высокая черноглазая и черноволосая девка с Тюренки. Людка ходила с ножом, лезвие выскакивало под давлением пружины. Одета она была летом в светлый сарафан в цветочек, из-под него торчали длинные ноги в трениках. Зимой — в мужском пальто поверх. Горбоносая, она жила на Тюренке и пользовалась авторитетом. Ребята и девки её слушались.

Не то они были одногодки, не то она даже была старше его на пару лет.

Познакомились они довольно просто. При кинотеатре «Победа» был, как тогда говорили, кружок, рассчитанный на малолетних хулиганов, которые не уезжали на лето в пионерлагеря, а оставались в городе. Для них «Победа» устраивала экскурсии под руководством энергичной комсомолки. Как-то он довольно пьяный поехал с ребятами на экскурсию, и там к нему прилипла Людка. Домой они возвращались обнявшись на заднем сиденье автобуса, потягивая из бутылки портвейн.

С тех пор Людка всячески домогалась Эда, спрашивала ребят о нём у «Победы».

Он стеснялся Людки и в конце концов стал сбегать от её влюблённых глаз. «Смотри, Эд, она тебя зарежет!» — сказал ему одноклассник Витька Головашов — он сам погиб из-за девки, но много позже, окончив танковое училище и став майором. Его хромая Ванда изменяла ему с солдатами и офицерами полка, расквартированного в Казахстане. Так он покончил самоубийством.