Старая ветошь - [47]

– Я слегка шугаюсь, – извинялась она, и Алексей всякий раз собирался спросить: не связано ли это слово с фамилией Марины – Шугаева? Но всё никак не получалось, переключалось внимание на другое, а потом было некстати вспоминать, и опять отодвигался во времени вопрос.

Шеф возмущался такими «гримасами» современного образования, и Марина его побаивалась, суетилась, норовила кофе сварить, конфеток на блюдечке тиснуть, зная, что он сладкоежка, уточняла почти шёпотом, в отсутствие шефа жаловалась Алексею, что тот ей выговаривает чересчур сурово, «громче папки».

У Марины снова зазвонил телефон, она выскочила на улицу с непокрытой головой, стала что-то с жаром доказывать, поправляя на плечах большой платок.

Алексей не успел объяснить, кто такой аферист.

Зуб терзал и раздражал непрекращающейся, тягучей болью, тащил на себя левую половину лица.

– А я ведь ничего не умею делать! Стол, стул, ручка и бумага. Менеджер-универсал, всего понемногу, а руками толком – ничего! Пустота и фанаберия! Отец делал большое дело, своими руками, а я!

Слово вертелось в голове, но не вспоминалось, пряталось в сумерках отяжелевшей головы, и как его «позвать»?

Сам того не желая, он залез в рот, пошевелил осколок указательным пальцем и неожиданно для себя резко вывернул кверху. Понял, что оторвал от маленькой полоски, удерживающей его на десне. Боль ослепила вспышкой фиолетовой молнии, от затылка к пяткам пронзила позвоночник, ткнула в мышцы горячим жалом.

Тоненько звякнул колоколец где-то у затылка. Отозвалось, в ушах зазвенело протяжно. Посторонние звуки пропали, остался только этот, тонкий, почти исчезающий, переходящий в ультразвук.

Слабость подкатила. Бледный туман окутал голову, тошнота мягко покачивала чужое, тяжёлое и неуклюжее, как деревянная плаха, тело. Он покрылся испариной и сомлел на короткое мгновение.

Не сгибаясь, сполз на пол, стоя на коленях, прилип щекой к прохладной полировке стола. Потом подтянулся руками за край стола, сел. Одежду поправил тряскими руками, опёрся о подлокотники, не совсем понимая, то ли кресло зыбко покачивает на колёсиках, то ли он сам отплывает на волнах слабости.

Звуки появились, но были они как в пустом бубне, а по краю – маленькие литавры в прорези вставлены попарно, на один стерженёк нанизанные в серединке, позвякивают вперепляс друг об дружку, звучат.

Указательный и большой пальцы правой руки сжимали «обгрызенный» некогда бормашиной с одного края, коричневый осколок зуба, безобидный сейчас, похожий на камешек из ботинка. Алексей внимательно его изучал.

– Такая мелочь, а сколько неудобств! – подумал с досадой, сунул в боковой карман пиджака, заметил подрагивающие пальцы, обмусоленные розовым сиропом тягучей слюны.

– Надо кинуть мышке в норку, чтобы зубы больше не болели! Айболит хренов! Так и есть – мудрость ушла вместе с зубом, остались глупость и старческий маразм!

Достал платок, вытер пену с губ и скользкие, дрожащие пальцы.

– Хорошо крокодилу – по полсотни в день теряет и новые прорастают! – позавидовал он.

Алексей чувствовал солоноватую пустоту в том месте десны, где был зуб. Беспричинно тянуло тронуть кончиком языка, коснуться этого места. Оно казалось несоразмерно большим, боль делала его инородным, неуместным, рождая желание, как бы это всё быстрее, одним махом – прекратить.

– Что с вами? – Вернулась возбуждённая Марина. Спросила с порога.

– А что? – ответил вопросом на вопрос.

– Вы белый какой-то… как мукой обсыпанно́й! И глаза… искрятся, чё ли? Вам – худо? Ай нет?

– Это я от зависти, что вам такие денжища привалили! – сказал, проверяя, как у него получается без зуба разговаривать, подвигал щекой, пытаясь улыбнуться. – Му́ка, а не мука́! – только и подумал, а разговаривать особенно и не хотелось.

– Скажете тоже! – махнула рукой Марина. – Вы не такой!

– Так что решили? С деньгами? – сделал заинтересованное лицо, перевёл разговор Алексей, пытаясь вспомнить какое-то слово, которое надо было Марине растолковать.

– Так я-то номер-от поменяла у себя. А деньги раскинула мамке-папке и сестрёнке-то! Теперь надолго-от хватит-то – болтать! Больше же их никуда не пристроить!

– Кане-е-ешна! – вдруг согласился Алексей. – Следы заметаете! В составе организованной преступной группировки, по предварительному сговору! Только вот бесплатный сыр – в мышеловке! – И палец поднял, заметил, что он подрагивает, убрал сразу же. – А «бесплатно», между прочим, расшифровывается знаете как? Бесу – платить!

Марина глянула испуганно, замолчала. Подхватилась, выскочила опять на улицу, по мобильному затеяла долгие переговоры на морозе, налегке, не оберегаясь, откидывала беспрестанно со лба прямые, длинные волосы, хрустела громко сапогами по льду, ставила уверенно толстые деревенские ноги, не верила в свалившееся счастье, пытаясь его окончательно подмять под себя, но так, чтобы чего-нибудь при этом не порушить или в страшную историю не попасть.

– Вот какие страсти бывают от шальных денег! А только за всё надо платить! – подумал Алексей.

Как-то назидательно получилось и грустно. А сам как бы он поступил в этой ситуации?

Такого подарка надолго бы хватило.