Старая ветошь - [45]

Сна не было. День предстоял длинный. С утра на работу. Потом отпроситься пораньше, забежать конвертнуть двести баксов, загасить очередной платёж. «Алименты», как в шутку называл он эти проплаты.

Это была авантюра семилетней давности. Сложились втроём, купили заброшенную лесопилку почти у границы, ленточную пилу, лес-кругляк, наладили производство досок и тарной дощечки из тонкомера.

Рванули лихо поначалу. Десять-двенадцать машин в месяц выгоняли – на экспорт.

Брали возвратные, пустые фуры-попутки, и получалось недорого, прибыльно.

Распределились: один отвечал за транспорт, другой за экспорт и расчёты, третий поселился при пилораме, ежедневно контролировал работу и боролся с пьяницами.

Для одного подельника Алексей призанял «пятёрку», чтобы лицензию тот выправил, второму у того же знакомого ещё «четвёрку» взял под клятвенное «мужское слово – вернуть через месяц».

Однако ответственный за производство загулял, увлёкся рыбалкой, благо озёр вокруг было много, махнул рукой на производство. Поставки стали в таможенной зоне жёстко выбраковывать из-за плохого качества, пошли убытки.

Дело погибло.

«У победы много родителей, поражение – сирота».

Долг был – девять тысяч, но сумма состояла из двух частей – пяти и четырёх тысяч.

Алексей предоставил отчёт, подельники его долго выверяли, согласились с цифрами, но денег не вернули. Хотя и подтвердили, что вложил он почти двадцать шесть тысяч «американских рублей», но денег это ему не добавило, а долг, висевший на нём каменным жёрновом, остался, тянул ко дну.

Один компаньон вообще как сгинул, лишь однажды мелькнул за лобовым стеклом джипа. Может быть, просто показалось от сильного желания Алексея его встретить? Тот, который «мужское слово» дал вернуть через месяц четыре тысячи баксов.

Второй же сказал, что он и так много вложил, и хоть «подмял» под свою сестру лесопилку, правильно оформив юридические закавыки обанкротившегося заводика, денег не давал. И ездил тоже на джипе, но открыто, не как первый.

Денег же по-прежнему не было.

Алексей потрепыхался, попытался словом убедить бывших компаньонов, но ничего не получилось из его затеи.

Расписки с них не взял, а с него – взяли. Написаны они были рукой Алексея. Естественно, с него и спрос был. При чем здесь какие-то компаньоны? Это же чистый перевод стрелок! Не по пацански это, как сказали бы на раёне!

Эх! Сколько таких историй может рассказать тот, кто на собственной шкуре пережил взлёты и падения на заре перестроечного «капитализма».

Он показал свои «доходы», вымолил рассрочку, теперь каждый месяц отдавал по двести баксов и был уже почти на полпути. Вот на это и уходила солидная часть его невеликой зарплаты.

И оставалось впереди ещё двадцать шесть таких вот – «месяцев».

Однако Алексей втянулся, приноровился к этому, как к неизбежному, и даже бывал доволен, отдав очередную порцию «алиментов», чувствовал подъём настроения, и весь этот день был подсвечен добрым светом хорошего дела.

Это не казалось ему странным или ненормальным.

Из воспоминаний Анны Григорьевны, жены Достоевского, он узнал, что Фёдор Михайлович почти всю жизнь отдавал долги незнакомым, ловким «господам пройдохам», не требуя расписок, к нему шли и даже за долгами его брата, которые и не всегда были в реальности, их – тоже отдавал.

Наверное, думал, что и те, другие, которые приходили, тоже страждущие христиане.

* * *

Спал плохо. Перепутал время на будильнике, наручные часы остановились. Встал на час раньше. Совершил обычный утренний круг – умылся, побрился, запарил геркулес на завтрак (пачка 23-50, четыреста грамм).

Первая неприятность случилось за завтраком. Мял во рту мягкую кашу, открывал рот, студил её, и неожиданно подломилась половинка коренного зуба. Встала поперёк десны, упёрлась изнутри острым концом в щёку. Боль вспыхнула коротко, белым светом озарила кухоньку, десна солоно закровянилась.

– Надо же – от каши! Видно, просто время пришло! – подумал он грустно. – Теряю остатки мудрости и впадаю в маразм.

Алексей сглотнул мягкий ком, не удержался – влез пальцем в рот, вставил осколок на место. Был он небольшой, едва держался на тонком мыске десны, но досаждал сильно.

Сполоснул рот в ванной. Левая сторона лица ныла, тревожила. Ещё больше его беспокоила мысль о предстоящем визите к врачу, «экзекуция» и самое главное – непредвиденная трата денег. Да и куда, конкретно, в «недешовой» Москве – бежать?

Погрустнел окончательно.

Надел новые джинсы, сорочку, пуловер, тонкий пиджак. Галстук надевать не стал.

Не спешил, однако всё равно до выхода к первому автобусу оставалось ещё сорок пять минут.

Была пятница, последний рабочий день недели. Он устал. В старом кресле потянуло в сон, но он отвлёкся на восковку: зацвела, заневестилась, распрямила острые стерженьки соцветий.

– Значит, ей неплохо в моём обществе! – с тревогой подумал он, вспомнил старушечью историю про восковку, таящую опасность онкологии в глубине толстых листьев.

Стало неуютно. Но если вернуться на тахту и покемарить, можно проспать, и день будет вялый, «тянучий». Однако и дремать в кресле тоже не дело.

– Ничего! – решил он. – Так скоро ей не удастся меня заарканить!