Старая театральная Москва - [39]

– На море, на океане, на острове на Буяне.

И вот к этому подсудимому, «чистосердечно дающему про себя такие убийственные показания, – подходите вы с вашей русской душой защитника».

Своим талантом вы сразу ставите диагноз, но точный и глубокий. Одной интонацией, одной страшно короткой, короче воробьиного носа, фразой вы говорите больше, чем другие сказали бы в длинной защитительной речи:

– И деньги-то она мне тычет, и перстни-то снимает с рук, отдаёт. А я всё это беру!

Грознов у вас произносит:

– А я всё это беру!

с такой глубокой уверенностью в своей правоте, с таким убеждением:

– «Это хорошо!»

что театр всегда в этом месте разражается хохотом.

Не может не разразиться.

Как нельзя удержаться, нельзя не смеяться, когда ребёнок по наивности «хватит» иногда при всех такую вещь, о которой не только говорить, думать-то «не следует».

Детям мы строго замечаем:

– Нехорошо!

Но всё-таки не можем удержаться от смеха.

Не исправлять же старика Грознова! Поздно. И мы просто разражаемся смехом.

Нам сразу после одной фразы, благодаря одной фразе, понятно всё.

Да, ведь, это по нравственному своему уровню – ребёнок!

Такое же тёмное существо, как ребёнок.

Можно ли? Справедливо ли с него взыскивать?

Шантажист говорил бы:

– А я беру!

с похвальбой. Негодяй – со скверным смешком над своей бессильной жертвой.

У вас Грознов говорит это просто.

Спокойно.

Констатирует факт.

Ему в голову не приходит, что тут можно чего-нибудь стыдиться.

Ева до грехопадения.

Не знает разницы между добром и злом.

И уже пусть там политики, социологи, экономисты и историки выясняют, как могли в стране представители массы удержаться в такой умственной и нравственной темноте.

Пусть они разберутся, благодаря каким историческим, политическим, социальным условиям у народа, как вывод мудрости из всей его жизни, могла родиться такая безнравственная пословица:

«Правда хорошо, а счастье лучше».

Вы – защитник. Вы имели дело с отдельным человеком.

Своей защитой вы показываете его нам:

– Вот он каков. Можно ли его судить?

И своим добродушным смехом мы уже вынесли оправдательный вердикт.

– Виновато многое, но он, – он не виноват.

И мы с любопытством, и с весёлым смехом следим за похождениями «Евы до грехопадения».

За курьёзным, за неожиданным умозаключением.

– А кому вы должны?

– Купцу.

– Богатому?

– Богатому.

– Так не платите. Купец от ваших денег не разбогатеет, а себя разорите.

Грознову смешно даже: платить, – раз купец, да ещё богатый!

– Смешно! Руки по локоть отрубить надо, которые своё добро отдают!

Вы – неподражаемый артист. Как передать тон глубокого убеждения, которым у вас Грознов говорит свои сентенции?

– Серебра-то у нас пуды лежат!

Хорошо, у него серебра много.

Он говорит это без вздоха.

Без зависти.

Спокойно. Даже торжественно.

Это его мудрость.

Это мудрость ребёнка.

– Да, ведь, срам, подумайте, когда в «яму» за долг посадят! – говорят ему.

Грознов удивлённо:

– Нет, ничего! Там и хорошие люди сидят, значительные, компания хорошая. А бедному человеку-таки на что лучше: квартира тёплая, готовая, хлеб всё больше пшеничный.

И даже когда Грознов рассказывает, как он понимает свои правила жизни, – это только новый курьёз с «Евой до грехопадения».

– Вот у меня деньги – и много, а я вам не дам!

Неожиданность мысли, которая даже бедную Зыбкину ошеломляет.

– Что вы говорите?

– Говорю: денег много, а не дам.

– Да почему же?

– Жалко.

– Денег-то?

– Нет, вас.

– Как же это?

– Я проценты очень большие беру.

И когда Грознов сказал это, у вас, Константин Александрович, процесс о ростовщичестве выигран в его пользу!

Он сам у вас недоумевает, зачем он это делает.

– Деньги на что вам: вы, кажется, человек, одинокий?

– Привычка такая.

С какой покорностью судьбе говорит это ваш Грознов:

– «Что ж, мол, поделаешь, ежели привычка?»

Что же, это кретин?

Нет!

В его маленьких хитрых глазах светится ум и много житейской смётки, он любит, делает добро, ненавидит, – как человек.

Только в области нравственности он рассуждает как ребёнок.

Слава богу, автор с такой же мягкой, доброй, стремящейся проникнуть, понять, оправдать душой, русской «душою защитника», не толкнул этого персонажа натворить зла. Напротив, Грознов нечаянно сделал доброе дело.

И мы выходим из театра…

Молодые зрители, рассуждая о тех условиях, которые родят «темноту», и осуждая их.

Но все без малочеловеческого чувства отвращения к человеку, с улыбкой вспоминая старика Грознова.

Оправданного нами за «неведение».

С добродушной улыбкой над Грозновым, с чувством глубокой благодарности к делам великого и человечного художника.

С чувством благодарности присяжного к защитнику, который раскрыл ему истину о душе подсудимого и дал возможность вынести умный и справедливый приговор.

Пьеса «Не всё коту масленица».

На скамье подсудимых купец Ермил Зотыч Ахов.

Если рассказать «дело», – возмутительное «дело»!

Целых три акта издевательства!

Самодурство и издевательство. Всё над слабыми. Всё над бедными.

Возмущение берёт и на автора!

Тут драма. Как же из этого сделать комедию?

Где тут место для смеха?

Но выслушаем защитника.

Вы подходите к подсудимому, Константин Александрович, и одним штрихом…

Вот преимущество изумительного таланта! Я тут целый час стараюсь обрисовать вас, а вы одним штрихом рисуете человека.