Старая сказка - [46]

Маргерита вздрогнула всем телом. Она потерла друг о дружку большой и безымянный пальцы левой руки, нащупав гладкий и старый зигзагообразный шрам. Неужели та женщина действительно откусила ей подушечку пальца? Или это был лишь страшный сон? Неужели ее похитили на самом деле, или она сама все это выдумала, чтобы объяснить, почему родители отказались от нее? Многие девочки здесь придумывали себе подобные истории и, как и Маргерита, не теряли надежды, что когда-нибудь родители заберут их отсюда. Сама она уже почти не помнила другой жизни, помимо Пиета. Ее воспоминания детства были смутными и выцветшими, как ткань, которая после многократной стирки утрачивает свой первоначальный цвет и превращается лишь в бледную тень себя самой.

Она знала только, что женщина по имени синьорина Леонелли привела ее сюда, заплатила за ее проживание и обучение, и что однажды она предложит ей место служанки в своем доме.

— У синьорины Леонелли тебе придется работать не покладая рук, — заметила однажды повариха, глядя, как Маргерита чистит кухонные ножи речным песком. — Она не терпит нерях и лентяев в отличие от меня.

Когда, закрыв глаза, Маргерита пыталась представить себе синьорину Леонелли, то на память ей, в первую очередь, приходили золотисто-рыжие волосы, глаза, как у львицы, да сладкий голос, говорящий:

— Я тебя съем.

— Может, она забыла обо мне. Все-таки прошло уже столько времени.

Елена ласково дернула ее за косичку.

— Она наверняка заплатила кругленькую сумму за то, чтобы тебе не стригли волосы, а заплетали их в косы. Всякий раз при виде тебя сестра Эугения недовольно кривится.

— Это все зрелище рыжих волос на красной форме, — заявила Кармела. — Я тоже морщусь, когда вижу их.

— Ах, если бы я могла убежать отсюда, — вскричала Маргерита. — Я бы уехала в Феррару или Флоренцию и постаралась бы спеть как можно лучше, когда мимо проезжал бы герцог. Разве не Фердинандо де Медичи услышал, как поет в Риме одиннадцатилетняя девочка, и взял ее с собой во Флоренцию для дальнейшего обучения? А ведь мне уже двенадцать, и меня долго учили музыке.

— Нет такого герцогства, которое не приняло бы тебя с распростертыми объятиями, — заверила ее Елена. — Сейчас это очень модно — иметь concerto delle donne.[81] Я слышала, даже в Риме есть такой, несмотря на все запреты папы.

Елена всегда знала все последние новости музыки за пределами их маленького унылого мирка; ее учил маэстро, три-четыре раза в неделю приходивший в лечебницу, чтобы давать уроки старшим девочкам.

— С виллы куртизанки сбежать гораздо легче, чем отсюда, — предположила Зита. — Тебе просто нужно постараться, чтобы она не продала тебя кому-нибудь раньше.

— Но мне всего двенадцать, — сказала Маргерита.

— Прекрасный возраст для некоторых, — заметила Зита.

— Не пугай ее раньше времени, — упрекнула подругу Елена. — Сестра Эугения никогда не допустит, чтобы девушек из Пиета продавали в бордели.

— Готова спорить на что угодно, она и не на это согласится, если заплатить ей хорошенько, — возразила Зита. — Сестра Эугения хочет построить в церкви новые хоры. Она безумно ревнует к новой церкви в больнице Инкурабили.[82]

— Давайте больше не будем говорить об этом, — заявила Елена, одной рукой обнимая Маргериту за талию. — Эта женщина не была здесь уже пять лет. Я уверена, что она и думать забыла о Маргерите. С нею могло случиться все что угодно. Она сама могла угодить в больницу для неизлечимых пациентов!

При этих словах девушки захихикали, потому что в эту больницу попадали те, кто заболел сифилисом.

Две недели спустя Маргериту разбудило прикосновение чьей-то руки к плечу. Она проснулась, как от толчка, и села на постели, прижимая к груди тонкое одеяло. У кровати стояла высокая фигура в черном. Это была сестра Эугения. Позади нее на прикроватном столике тускло светила одинокая свеча.

— Вставай, дитя мое, — проговорила она холодным, лишенным каких бы то ни было эмоций, голосом.

Маргерита окинула спальню диким взглядом, и в животе у нее от ужаса образовался ледяной комок: за приоткрытой дверью спальни на стене она увидели две огромные тени, которые отбрасывали люди, ожидавшие в коридоре. Ведьма и гигант! Она открыла рот, чтобы закричать.

Но сестра Эугения ловко зажала ей рот ладонью.

— Мне не нужны неприятности. Веди себя тихо. Если ты закричишь или заплачешь, я спущу с тебя шкуру, поняла?

Маргерита дернула головой вверх и вниз. Сестра Эугения отняла руку, и девочка сделала глубокий вдох, готовясь закричать во всю силу легких, но монахиня ловко сунула в ее открытый рот бутылочку. Маргерита поперхнулась и закашлялась, но настоятельница запрокинула ей подбородок, зажав рукой рот и нос. Маргерита проглотила жидкость, и та обожгла ей язык и горло.

Между рядами спящих девочек к ней приближались две гигантские тени. Маргерита отчаянно сопротивлялась, но настоятельница крепко держала ее. Маргерита успела разглядеть лишь два лица из ее кошмаров — одно круглое и бледное, как луна, второе прекрасное и улыбающееся, — после чего в рот ей сунули кляп, на голову набросили мешок, и гигант поднял ее и взвалил себе на плечо. Маргерита брыкалась и колотила кулачками по его спине, но все ее усилия ни к чему не привели — с таким же успехом она могла бы пинать мешок с песком. Ее тихо и быстро уносили в темноту.