Старая ратуша - [62]

— Оказать дружескую помощь, а потом и занять его место, — добавил Кенникот.

Дандас протер очки и в упор посмотрел на Кенникота, так словно хотел ударить.

«Вот и хорошо, — усмехнулся про себя Кенникот, — когда люди выходят из себя, они начинают говорить то, что думают».

— Я не мог предположить, что все так произойдет, — выдавил Дандас сквозь зубы.

— Однако когда это произошло, вас гораздо больше стала интересовать работа, чем помощь в расследовании убийства. Кэтрин мертва. Брэйсу светит двадцать пять лет тюрьмы. А вы даже не собирались давать показания. Лишь бы не потерять свое новое место. Или правильнее было бы назвать его прежним местом Брэйса? — Кенникот ткнул пальцем в кипу бумаг, которые Дандас намеревался проверять. — Вы хотели ударить в спину того, кто впервые дал вам возможность работать на радио. Вы этому учите на лекциях по журналистской этике?

Отодвинув стул, Кенникот встал. Дандас взглянул на него снизу вверх как заблудшее дитя.

— Кевин как мог пытался заставить ее бросить пить. Какое-то время она держалась, но…

Кенникот пересел на стул возле Дандаса. Он покончил с ролью того, кто мог являться собеседнику в кошмарных снах. Настало время превратиться в его лучшего друга.

Дандас склонил голову, словно чувствуя себя под покровительством Кенникота.

— Кэтрин отличалась тем, что, разозлившись, теряла над собой контроль. — Нагнувшись, Дандас закатал левый рукав свитера.

Кенникот увидел на локте широкий уродливый шрам. Он казался довольно свежим и достаточно глубоким, чтобы напоминать о себе еще долгое время.

— Это она сделала во время нашей последней встречи. — Дандас, закрыв глаза, перешел на шепот: — Я дам показания. Но это все, что я могу вам рассказать.

«Этого будет более чем достаточно», — думал Кенникот, глядя на руку Дандаса. Только что сказанное им «это она сделала…» было аналогично тому, что сказал вчера вечером Пил.

Глава 35

Детектив Грин наблюдал, как Альберт Фернандес выложил на стол желтый блокнот, пока доктор Торн пил двойной эспрессо. Было начало двенадцатого, и они сидели в изысканном итальянском ресторане на Бей-стрит. Торн приехал на встречу с ними перед совещанием с судьей Саммерсом, на которое после полудня собирался Фернандес. Торн принес извинения от имени жены по поводу ее отсутствия — она находилась на каких-то соревнованиях по верховой езде.

Торн не захотел оставаться в затхлой атмосфере офиса службы помощи жертвам преступлений, и Грин пригласил всех сюда. Этот ресторанчик был его находкой и маленьким островком в безбрежном море расположенных в центре города шумных закусочных и дешевых «фаст фудов». Фернандес тоже пил эспрессо, а Грин потягивал белый чай.

— Должен извиниться за детектива Грина, — сказал Фернандес, доставая авторучку. — Он единственный известный мне детектив из отдела по расследованию убийств, который не пьет кофе.

Торн потряс головой, выражая шутливое неодобрение.

— Неужели, детектив?

— Только раз попробовал, — ответил Грин.

— Должно быть, ради женщины. — Торн рассмеялся — впервые за все время их знакомства.

Грин ответил легкой улыбкой.

— Я тогда жил во Франции, так что тот кофе был хороший.

Почти двадцать лет назад его шеф Хэп Чарлтон поручил ему особое задание, и, после того как работа была выполнена, Грин ушел в годичный отпуск — обычное дело после подобных, связанных с риском для жизни, мероприятий.

Грин отправился в Европу. Посетил все места, где уже успели побывать его школьные приятели в девятнадцать, а не в тридцать два. В конце октября он оказался на юге Франции, в маленьком городишке чуть к западу от Ниццы. Как-то прохладным вечером он пошел в кино и познакомился с ouvreuse — женщиной, надрывающей билетики при входе в кинотеатр.

Франсуаза, стопроцентная француженка, никогда не покидала страну, если не считать дневных поездок за границу в расположенные на побережье итальянские деревушки. Ницца, как она любила напоминать Грину, — поистине итальянский город. Во второй после их знакомства вечер они зашли в какое-то кафе, и когда он вместо кофе заказал чай, она над ним посмеялась. Следующим же утром сама сварила ему эспрессо и настояла, чтобы он попробовал. Грин чуть не подавился темной жижей — своей первой и последней чашкой кофе.

Днем она работала художником-оформителем, но ее настоящей страстью было копаться в машинах. По выходным они вдвоем часами разбирали двигатели и чинили старые модели «пежо», а потом гоняли на них по холмистым просторам подальше от претенциозного Лазурного Берега.

— А я впервые попробовал кофе в Италии во время войны, — признался Торн. — И сразу полюбил его.

— Как ваши лошади? — поинтересовался Грин.

— Резвы, как никогда. Они любят холод.

— Насколько я знаю, Кэтрин обожала ездить верхом, — вступил в разговор Фернандес.

Торн одарил его многозначительным взглядом, словно давая понять: «Не стоит прибегать к нелепому жеманству при необходимости говорить о моей дочери».

— Кейт была прирожденной наездницей. — Он глотнул кофе. — Чтобы хорошо держаться в седле, необходимо чувство равновесия и хорошая координация рук. Господь наделил ее и тем и другим. Как и ее мать.

— Я знаю, как вам тяжело, — пробормотал Фернандес.