Старая кузница - [17]

— Антонида!.. Домой!

Тося вздрагивает, сбивается с ритма. Но музыка не прекращается; Наталья и Анна Константиновна еще крепче сжимают Тосины руки, увлекают за собой. И сделав несколько вялых, растерянных движений, Тося снова начинает кружиться вместе со всеми все быстрее, все увереннее.

Домна грозно повторяет свой приказ, но Тося словно не слышит, не смотрит в ее сторону…

Но вот музыка оборвалась. Танец кончился, и все пошли по своим местам. Тося метнулась растерянным взглядом по скамьям и, встретив зовущие глаза Андрея, смело шагнула к нему и села рядом на скамейку.

…Степка с приятелями изо всех сил стараются вечерами пробраться в сельсовет. Но это не так-то просто. Анна Константиновна будто не обращает внимания на то, что творится в зале и кто в нем находится во время репетиции. Однако стоит только кому-нибудь из учеников прошмыгнуть в дверь, как она тотчас же, насмешливо улыбаясь, выуживает его из угла и ласково спроваживает на улицу. Поэтому ребятам только и остается — окна. Толкая друг дружку и устраивая на скрипучем снегу веселую «кучу-малу», они все же не теряют надежды как-нибудь проникнуть в помещение.

В один из таких вечеров Степке особенно хотелось попасть в совет. У коновязи стоял чей-то рослый в яблоках жеребец, запряженный в маленькую плетеную кошевку.

«Кто на нем приехал? — гадали ребята, глядя на укрытого попоной жеребца, сочно похрустывающего овес. — К кому? Зачем?»

Наконец, прошмыгнув между двумя парнями в помещение, Степка с Витькой заняли свой пост за скамейками у стены.

Впереди, справа от сцены, сидел приезжий. Степке видно только его широкую спину в черной богатой шубе-борчатке. Сидит приезжий как-то необыкновенно прямо и в упор смотрит на сцену. От этого взгляда все участники репетиции держатся очень скованно, неловко.

Анна Константиновна старается скрыть свое замешательство, а сама еще больше нервничает, волнуется.

Чтобы получше рассмотреть приезжего, Степка пробирается к сцене. Неожиданно приезжий оглядывается и смотрит на Степку своими круглыми глазами удивительно по-знакомому: строго и пронзительно.

Степка испуганно пятится. Приезжий отворачивается от него, и по гордому повороту головы, по орлиному профилю красивого лица Степка узнает его… Портрет, упавший с полочки у Анны Константиновны!

Он спешит скорее к Витьке, чтоб сообщить потрясающую новость, но у дверей задерживается. Ему хочется знать, что же будет дальше.

…Анна Константиновна понимает, что объяснения с мужем не избежать, и внутренне готовится к нему, стараясь успокоиться, собраться с мыслями. Но это не больно-то ей удается. Слишком взволновал ее приезд Геннадия. Слишком ярко на свету вырисовываются все морщинки и складочки, которые время и горе заложили на знакомом до мельчайшей черточки лице в ее отсутствие. И эти именно морщинки и складочки на осунувшемся, посуровевшем лице мужа и рождают тревогу в непреклонном сердце Анны Константиновны, вызывают в нем предательское чувство жалости к мужу, воспоминание о недавней близости, о прожитом вместе счастливом времени. И вот уже ее начинает охватывать какая-то расслабленность, истома, неизменно овладевавшие ею раньше в присутствии Геннадия. И смятение усиливается в ее душе.

…Холодный ветер, острые снежинки, впившиеся в лицо, как только они вышли на улицу, немного остудили ее разгоревшиеся щеки, помогли овладеть собой. Они долго шли молча. Высокий, широкоплечий Геннадий и она, пряменькая, легкая, зябко кутавшаяся в воротник старенькой меховой шубейки.

— Зачем ты приехал, Геннадий? — тихо спросила Анна Константиновна, когда они уже подходили к школе.

— А ты не догадываешься зачем? — с иронией ответил он и вдруг заговорил торопливо и раздраженно:

— Послушай, Аня! Ну зачем все это? Для чего вся эта комедия? Твой отъезд… Этот твой затрапезный вид?.. Эта конура, в которой тебе приходится жить?.. Тогда как тебя ждет такой дом!..

Он на минутку умолк и продолжал менее взволнованно:

— Я так и не могу понять, отчего ты вдруг уехала. Пойми же, наконец, что это вековой обычай, когда мужик выражает свою благодарность подарками. Да и виновата в этом мать, не я. Я же при тебе наказал ей не принимать больше никаких приношений. А раз я сказал, то так и будет! Ну что ты усмехаешься, Аня? Почему ты ни в чем не хочешь мне поверить? Ведь я же люблю тебя, Аня! Клянусь, с твоим возвращением у нас все будет по-другому, по-новому. Но только вернись, Аня!

Анна Константиновна медленно качает головой. Слова… Слова…

— Это не только слова, Аня, — словно угадывая ее мысли, снова оживленно говорит Геннадий. — Я больше не работаю в исполкоме. Уже несколько месяцев я в райкоме партии. Ты ведь знаешь: идет перестройка. Волости преобразуются в районы. Партийные комитеты укрепляются… Партия теперь — основа всей силы человека. И я — вместе с партией. Ты не можешь больше во мне сомневаться. Ты видишь, я все делаю, чтобы ты поверила мне. Неужели ты думаешь, что партия может оказать доверие такому недостойному человеку, каким ты меня считаешь? Поверь, Аня, ты ошибаешься!

Последние слова мужа взволновали Анну Константиновну, зародили в ее душе сомнение. Она в волнении смотрит на мужа, и в памяти всплывает недавнее прошлое. Их встреча в городе на совещании культпросветработников, где Геннадий горячо и страстно говорил о народе, о благах, которые принесла ему советская власть, о том, как остро нуждается сейчас деревня в благородном труде учителя… На нее, молодую комсомолку, эти слова произвели неизгладимое впечатление. Вспомнилось первое знакомство… Любовь, захватившая обоих, как лесной пожар… Потом большое волостное село, куда Геннадий, работник волисполкома, увез ее, учительницу городской школы, увез, как и все, что он делал, внезапно, не спрося родителей… Первые незабываемые дни их совместной жизни в большом и богатом доме Геннадия под заботливым присмотром его матери, крупной, ласковой и совсем еще не старой женщины… И… разочарование! Такое горькое, такое ошеломляющее, что не хотелось жить, не хотелось видеть его, все еще любимого и уже чужого…